29-02-28, Дневники участников Тибетской экспедиции

29/II Мошенничество тибетцев. Угодливость "губернаторов". Совещание у "духовного". "Величественный снежный дворец". "Духовный" залез к Ю. Н. в карман. Америка не должна забыть, как с нами поступили тибетцы. Религиозный спор. Орден Будды Всепобеждающего.

ЕИР

Может ли человек восходить или нисходить для себя одного? Конечно, никакое существо не может действовать без значения для окружающего. Не только каждым действием возмущает оно различные слои атмосферы, но дословно влечет за собою близкие ему существа. Тем более человек должен осознать свою ответственность перед мирозданием. Человек возвысился помыслом и тем самым кому-то оказал существенное благодеяние. Человек пал духом и тем самым, может быть, умертвил кого-то. Помимо сознательных помыслов идет постоянное сотрудничество, захватывая широкие круги по закону кармы и ауры. Нелегко решить, когда кто убийца или благодетель. Только светочи Агни Йоги могут осветить справедливо работу Нашего хаоса мысли, но для того нужно самоотверженно посвятить себя Агни Йоге. Впрочем, немногие любят опасности самоотверженности, потому сказанное сейчас понятно не многим. Но можно привести много примеров, когда впавший в безумие в Азии был причиной гибели человека в Европе. И когда поднявшийся духом в Америке исцелил кого-то в Египте. Потому благорасцветение помыслов есть огненный цветок духа. Теперь др. Отсрочка пути Меня не огорчает. Думаю, Люм. приблизится к городу Знания. У Нас много радости, ибо Огненная Йога получила форму на земле — довольно. Проводил ли Будда Агни Йогу среди своих учеников? Каждая эволюция выдвигает новые формы. Считаю опыт Урусвати самым опасным и самым нужным. Но я ничего не делала! Дала целую новую форму Йоги. Но где же мои достижения, ч не ощущаю их? Хотя одна крупица Фохата дает новое сознание красоты Космоса. Разложение серебряного луча Братства на многоцветные искры не менее прекрасно. Наш луч искусственный, тогда как Фохат есть малоуловимая основная энергия. Но последствий, кроме ожогов, я не ощущаю. Дает остроту сознания. Но мысли мои по-прежнему лишены творчества и часто хаотичны. Нет — довольно. — Ночь на 1.III. «Радость тебе». Видение Н. Викт. с плаксивым выражением. Видение большого пламени в горле, затем пучка нервов, горевшего курчавым огнем — боль в горле. Ночь на 2.III. слышала желания Учителя дать целый ряд возможностей и преимуществ городу Знания.

ЮНР

Яки не прибыли, а вновь приехавшие из Цемара сообщили, что ничего не слышали о них. Все это очень тревожило. Профессор Рерих, сопровождаемый полковником и мной, посетил днем губернаторов. Майор тоже присутствовал и вел себя в высшей степени оскорбительно. Он ругал всех Он заявил, что верховный комиссар никогда не приглашал нас и что сержанта, или ше-нго, который приезжал проверять наш багаж в Шенгди, никогда не существовало, а он сам не знал о его прибытии в наш лагерь. Это была слишком большая вопиющая ложь даже для тибетцев, так как доньер дзонга, посетивший наш лагерь в Шенгди, внезапно вошел и подтвердил, что он возвратился в Чу-на-кхе из Шенгди вместе с сержантом и что они оба доложили об этом верховному комиссару Кушо Капшопа. Будучи уличенным во лжи, майор внезапно вспомнил человека, по его утверждению младшего офицера, совершившего какой-то проступок, якобы бежавшего из лагеря генерала и по дороге зашедшего в наш лагерь, чтобы купить несколько лошадей или мулов. Я сказал ему, что мы здесь не для того, чтобы слушать его глупые истории и наша цель – точно разузнать, когда караванные животные прибудут из Цемара. Получал ли сержант приказ осмотреть наш багаж, или он делал это по своему собственному усмотрению, было неважно. Наш багаж осматривал офицер, одетый в форму тибетской армии, выполняющий официальный приказ своего начальника. Эти факты никто не мог отрицать. Мы добавили, что вынуждены будем сообщить обо всем в Америку и что тибетскому правительству придется объяснять свое поведение по отношению к экспедиции. Кхан-по, видя наш серьезный настрой, решился на компромисс и пообещал устроить наш отъезд не позже 6 марта. Он дал нам письмо со своей печатью, в котором говорилось, что он берет на себя все приготовления. Мы согласились на это. Гражданский губернатор вышел из комнаты переговорить со старшинами, собравшимися во дворе за пределами резиденции губернатора.

В отсутствие гражданского губернатора кхан-по и майор обвинили его во всем. Это он улаживал дело с верховным комиссаром. Доктор экспедиции вручил губернатору медицинское свидетельство со своей подписью, констатирующее, что состояние здоровья некоторых наших людей было очень серьезным, и до тех пор, пока нам не позволят отправиться в Индию, вся дальнейшая задержка будет рассматриваться как организованное покушение на жизнь членов экспедиции. Кхан-по попросил меня перевести документ, так как свидетельство было написано по-английски, и, изучив формулировку, категорически отказался послать его в Лхасу или сохранить. Верховный комиссар был виновен в нашей задержке, и документы такого рода должны адресоваться ему. Он посоветовал майору отправить свидетельство генералу и вручил ему конверт с документом, но майор швырнул его на стол, стоящий перед ним, также отказавшись его принять.

Кхан-по сообщил нам, что наше письмо к правительству с просьбой о разрешении получить некоторые лекарства из Гянцзе было отправлено, но ответа не получено. Здоровье не принимается во внимание в Тибете – так утверждал кхан-по.

Мы спросили кхан-по, когда он ожидает получить наши паспорта из Лхасы. Он ответил, что нам не следует волноваться, поскольку на это требуется длительное время, особенно если необходима личная санкция Его Святейшества. Дело должно быть представлено сначала Государственному Совету, или Ка-ша, потом Национальному Собранию, или Тшонг-ду, затем Ик-тшангу, или министерству Суда. Из Йк-тшанга дело предстанет перед Далай ламой, который решает все важные международные вопросы. В том случае, если наши паспорта не прибудут вовремя, нам позволят отправиться дальше с временным паспортом, выданным губернаторами Нагчу, а лхаский паспорт будет выслан в Намру или Шенца. Было уже очень поздно, и мы покинули кхан-пона. Шел мокрый снег, и город был погружен во мглу.

КНР

Снежное утро. День начался с нового мошенничества тибетцев: доставили ячмень в мешках, и хорошо, что мы успели проверить содержимое - зерно оказалось смешанным с измельченным аргалом. Мяса уже почти не достать. Обещанного количества зерна даже по дорогой цене не дают. Ни о каком приближения наших яков не слышно, хотя проходят большие караваны до сотни голов.

Характерно отметить, что вчера духовный "губернатор" предлагал Ю. Н. выехать на Лхасу. Какая новая западня скрыта в этом предложении? Сегодня "губернаторам" будет еще раз указано на огромный убыток, который тибетцы наносят организациям Америки, пославшим Миссию в Тибет. Одна только порча непроявленной фотографической пленки стоит огромных денег. Когда выйдем из Нагчу, -до сих пор точно неизвестно, хотя "духовный" вновь подтвердил вчера, что в Лхасу отправлено письмо, в котором была указана дата нашего выхода - 9-ое число первого тибетского месяца, то есть 1 марта нового стиля. То ли испугавшись расследования, предпринятого Лхасой, то ли испытывая все же чувство неловкости от собственного бессилия, но "губернаторы" ведут себя весьма угодливо. Посылают нам каждый день тибетские кушанья в сосудах, напоминающих самовары, только без крана, а также печенье. Кушанья эти состоят из смеси фын-тяо-цзы (рисовая вермишель), кусочков мяса и ломтиков печени, древесных грибов, морской капусты, креветок, свиного сала, моркови и тому подобного. А вчера угодливость (или провокация?) дошла до того, что "духовный" просил Н. К. наказать майора за неаккуратность, так как Н. К. "чином выше майора".

После 10 ч. утра отправились вчетвером к духовному "губернатору", где уже был майор. Тотчас же предложили тибетский чай. О деле не говорили, ожидая "гражданского". "Духовный" сидел босой, поджав ноги под себя. Минут через двадцать вошел "гражданский" и сел в угол на тахту на ячью шкуру, рядом с "духовным", поджав ноги, в китайской одежде, в серьгах и шиньоне на темени, переплетенном красной шелковой лентой. Он старше "духовного", которому 63 года, и напоминает своим видом старую с крупным лицом нянюшку-старушку, морщинистую и в очках. Часто смеется, извиваясь всем телом и наклоняя голову. Глаза светло-коричневые и смотрят старчески-злобно, когда он говорит и не смеется. Майор по обыкновению кричал и ругался, говоря, что мы самовольно пришли в Чу-нарген и что "отношения Тибета с Америкой были хорошие, а теперь вы приехали и испортили их, а мы теперь все разрушены"! "Гражданский" тоже говорил озлобленно. Один "духовный" сохранил приличный и добродушный вид, как хозяин и "председатель" собрания. Майор на протяжении всего разговора вел себя совершенно неприлично, ругался и кричал, а "гражданский" извивался от смеха, показывая всем своим видом, что здесь "он не при чем". Майор старается оправдаться, говоря, что мы не могли ехать в Чу-нарген, что якобы генерал нам не разрешал, что нижний чин будто бы сбежал от генерала с какой-то женщиной, а к нам заезжал что-то покупать для себя. Все это, конечно, наглая и совершенно очевидная ложь, так как этого нижнего чина, посланного генералом, видел у нас при исполнении им данного ему поручения доньер "губернатора", бывший в то время у нас в Шингди, а потом и наш тибетец Кончок. В присутствии "губернаторов" майор обвинял во всем генерала, а когда один из них, "гражданский", вышел, обвинил и его, сказав, что именно он, прибыв в Нагчу, развалил все, что было предпринято генералом. А в сущности какое нам дело, кто из них будет отвечать перед Лхасой, ибо само лхасское правительство должно будет держать ответ перед американскими организациями. Принеся свои извинения перед читателями за скрупулезную запись грязного быта тибетских чиновников, мы, тем не менее, должны все это отметить, ибо их ложь и беспредельная наглость возмутительны сверх всякой меры и вместе с тем так характерны для Тибета. "Духовный" отозвался о генерале: "Если он говорил, что может лично писать Далай-Ламе, то он величайший лжец". И пояснил, приведя в пример самого себя, что когда он был простым монахом, он мог писать Далай-Ламе, а теперь как должностное лицо не может. Все эти разговоры сопровождались звоном янчан, которые за нашей спиной считала "губернаторша".

Выдавая паспорт для продвижения на Сикким через Намру-цзонг, "духовный" самодовольно заявил: "Это вам не паспорт, выданный доньером в Урге". Кстати, в этом документе грязный дом "губернатора" в Нагчу именуется "величественным снежным дворцом". Здесь вообще все на словах невероятно приукрашивается и преувеличивается.

Животных, конечно, нет. Теперь их обещают только через пять дней. Ожидают еще какого-то ответа из Лхасы, говоря, что, по слухам, нам определен кратчайший путь. Оттягивание сроков нашего отправления вызывает у меня подозрение, что с нами хитрят - боятся выпустить, не получив для нас от лхасского правительства дополнительного разрешения миновать Лхасу, ибо мы сообщали им о крупной сумме предполагавшегося пожертвования на монастыри.

Во время разговора "духовный" попытался вытащить из кармана Ю. Н. пачку записок, которые Ю. Н. забрал у него обратно. Теперь мы знаем, у кого научился его маленький сын воровать вещи из кармана. Интересовались, что я записываю. Подошел доньер, перелистал записи и сосчитал количество листов бумаги. "Духовный" выдал расписку в том, что нам дадут животных к 6 марту. Пробыли мы в самой утомительной атмосфере около трех часов. Тут же были домочадцы и слуги, ожидая под конец прихода старшин. "Духовный" просил нас подождать их, говоря, что иначе они не поверят "губернаторам", что зерно и яки требуются для нас. Хороши взаимоотношения тибетских чинов с народом!

Все, происходившее сегодня, было хотя и поучительно, но в высшей степени безобразно и обидно для человечества! Ни по одному описанию путешествий нельзя было предположить о степени невежества и разложения Тибета. Неужели этот очевидный процесс усилился за последние годы?

Ю. Н. предупредил сегодня, что время Н. К. очень дорого, в Америке он зарабатывает в день по тысяче нарсангов, на что майор что-то начал кричать и замахал руками. Если не верят и не считаются с нашим временем и здоровьем теперь, убедятся потом, когда им будет предъявлен иск на крупную для Тибета сумму. Они и так уже стараются уверить нас, что в Нагчу мы поправились, тогда как в Чу-наргене выглядели хуже. Остается прибавить еще ответ "губернаторов" по поводу нашего нездоровья и недостатка медикаментов. "Губернаторы" сказали, что они писали в Лхасу, но никакого ответа не получили. Тем хуже для Лхасы, которой придется впоследствии дать ответ и на этот вопрос. Обещали старшинам денежное вознаграждение, если они поскорее соберут яков. Принимаем все меры, чтобы выбраться из Тибета, который всем нам опротивел - даже ламы-монголы не идут в Лхасу к Далай-Ламе и говорят про Тибет, что он "му бейна", то есть скверен, а про Лхасу прямо заявляют, что они не хотят лишиться там заработанных денег, а потому из Нагчу возвращаются домой. Тибет жаден до денег, живет подаяниями и поборами с народа и обирает доверчивых паломников. Каждый тибетец в душе торгаш и корыстолюбивый спекулянт. Америка не должна забыть, как с нами обошлись тибетцы, и всех наших бедствий в этой негостеприимной стране! Наглости тибетцев раз и навсегда должен быть положен конец, тем более, что на Западе уже избран свой Глава Западных Буддистов, куда может примкнуть и Восток. Пусть Тибет сохранит для себя Далай-Ламу Тринадцатого и последнего.

В заключение упомянем, что в этот же день среди прочих безобразных переговоров произошел спор между Ю. Н. и "духовным" на типичную духовную тему. "Духовный" заявил, что мы ненастоящие буддисты, потому что не празднуем буддийский Новый год. На это Ю. Н. возразил, что тибетцы не имеют буддийского Нового года, а празднуют китайский Новый год. Затем "духовный" поставил на вид, что мы не пользуемся четками. На это Ю. Н. ответил, что четки мы используем как священный предмет, а не для коммерческого счета, как тибетцы. "Духовный" обвинил нас в том, что у нас нет молитвенных колес. Ю. Н. возразил, что западные буддисты молятся сами, а не заставляют за себя молиться неодушевленный предмет и что Буддой нигде нет заповедано, чтобы вместо человека молился неодушевленный предмет.

Подлинная бездуховность ничтожества сквозит во всей этой обрядовой шелухе нарочито избранного Далай-Ламой опытного "духовного" дипломата, поставленного в качестве крупного сановника на ответственном посту настоятеля (кемпо) "величественного снежного" цзонга Нагчу, передового и грозного оплота всего Тибета со стороны севера и северо-востока. Пусть все северные народы и государства учтут это обстоятельство. Жаль только, что "духовный" уклоняется от метафизических споров с Ю. Н., считая свои знания несравненными.

Наверное, Н. К. опять бы сказал: "Пришли сроки". С монголами, возвращающимися обратно в Цайдам, передаем князю Курлык-бейсе Орден II-й степени Будды Всепобеждающего для ношения на груди.

НВК

29.II. Теплая туманная погода. К 10 часам утра облака расходятся и проглядывает солнце. Яки из Чунаргена еще не пришли. Доньер приходит и просит Н.К.Р. к губернатору. Сегодня должен произойти серьезный разговор с тибетцами, и Н.К.Р. предупредил, что желает, чтобы присутствовали оба губернатора и майор, который систематически не исполняет то, что ему поручено.

Мы приходим, и духовный губернатор любезно приветствует нас. Майор тут же, он сумрачен и водит усами. Гражданского губернатора еще нет. Кругом молчаливо стоят чиновники. Слуги разносят чай. Проходит некоторое время, которое все пребывают в молчании. Духовный губернатор предлагает начать переговоры, но Н.К.Р. говорить отказывается до прибытия гражданского губернатора. Мы не уверены, действительно ли только опаздывает он, или это опять какой-нибудь фокус по сговору обоих администраторов. Спешно посылается посланец за старой лисицей. Время идет. Н.К.Р. указывает, что необходимо послать еще доньера. Губернатор говорит несколько слов, и отправляется второй посол. Наконец, через дверь просовывается опоздавший губернатор. Он хитро улыбается, кивает головой и усаживается на тахту. Торжественно передает обеими руками духовный губернатор пропуск на юг Н.К.Р. и прибавляет: «Теперь вы можете ехать, когда хотите. Путь перед Вами открыт». Духовный губернатор многозначительно играет четками и усмехается. Главного для отъезда нет — яков. Ю.Н. прочитывает и переводит пропуск. Он дан в «величественном снеговом дворце». Тибетцы любят пышные названия, и так официально назван грязный дом губернатора. Потом все превращаются во внимание и слушают Н.К.Р., речь которого переводится Ю.Н. фраза за фразой. Н.К.Р. указывает, что экспедиция задержана уже шестой месяц. Несмотря на то что Далай-Ламой дано разрешение на наше продвижение на Сикким и что правительству уже сообщено, что завтра мы трогаемся в путь, яков нет и не видно, когда они будут. Пока мы получаем одни обещания, которые не исполняются, и его терпение лопнуло. Майор, которому была поручена доставка животных, — ничего не сделал... Так или иначе, Н.К.Р. не желает больше оставаться ни одного дня в Нагчу. Потом он категорически требует, чтобы указан был окончательный срок нашего ухода. Когда?

Между тибетцами смятение. В голосе Н.К.Р. строгие ноты, и голос звенит металлом. Духовный губернатор как-то робко предлагает вызвать из монастыря гадателя. Но Н.К.Р. говорит, что в данном случае гадания ни при чем. Губернаторы просят Н.К.Р. подождать прибытия яков еще 4 дня. Обращаются к майору, и он дает слово, что в этот срок яки будут. Но Н.К.Р. отклоняет всякое промедление, а майору приказывает перевести, что не может базироваться на его слове, так как последний уже столько раз проявлял самую бесстыдную и беззастенчивую ложь. Ю.Н. переводит слова Н.К.Р. майору и еще поясняет ему, что несмотря на тот срок, который был ему дан, — он ничего не сумел сделать. Майор вдруг возвышает на Ю.Н. голос и начинает, судя по тону, быть грубым. За эти дни он окончательно потерял под собой почву и, как это обычно бывает с наглыми людьми в этих случаях, — показывает всю низость своей натуры. Духовный губернатор с непроницаемым лицом слушает диалог Ю.Н. и майора. А гражданский смеется беззвучным, чисто дьявольским смехом, очевидно глумясь над взбешенным, фыркающим, как рассерженный кот, — майором. Чувствуется, что он понимает себя вне игры и наслаждается разворачивающимся перед ним спектаклем. И чем больше горячится и запутывается майор в своих малоудовлетворительных аргументах защиты — тем больше беззвучно хохочет губернатор. Н.К.Р., видя дерзость майора по отношению Ю.Н., строго указывает духовному губернатору, что он не допускает подобного поведения младших чинов перед собой и членами экспедиции и требует, чтобы он немедленно поставил на место дерзкого майора. Тот успокаивает майора, и он замолкает. Но потом майор опять вспыхивает и начинает так грубо говорить с Ю.Н., что Н.К.Р. распоряжается передать ему, что всякое его оскорбительное слово будет записано и сообщено как его правительству, так и в Америку. Это отрезвляюще действует на майора, и он замолкает. Дальше к нему больше никто не обращается. Н.К.Р. еще раз указывает губернаторам на грубость майора и на то, что ему придется ответить за свое поведение. После некоторого молчания, с улыбочкой, издалека начинает речь гражданский губернатор. Он говорит, что раз Н.К.Р. так долго ждал, то, может быть, согласится подождать еще немного. Что же касается уже сообщенного, но не состоявшегося дня отбытия экспедиции, — то правительству можно дополнительно сообщить другой день... Ю.Н. переводит, а гражданский губернатор вынимает из-за сапога нож и начинает сосредоточенно точить его о блюдечко. Н.К.Р. отвечает, что появление яков из Чунаргена настолько проблематично, что основываться на этом для дальнейшего ожидания совершенно невозможно. Майор вмешивается в разговор и доходит до предела лжи, утверждая, что мы пришли в Чунарген без всякого приглашения со стороны генерала, что это было сделано нами самовольно, что нас никто к хорчичабу из его офицеров не провожал и что он имеет во свидетельство этого — письмо от самого генерала. Тут же один из доньеров и Кончок свидетельствуют, что слова майора, от первого до последнего слова, ложь и нас сопровождало два офицера, которых они лично знают. Но майора ничто не может смутить, и он поворачивает дело иначе. Приезжал сержант, бежавший с женщиной из ставки и хотевший купить в лагере экспедиции лошадей. Но ложь опять срывается, свидетели указывают, что оба офицера довели нас до самой ставки генерала, чего бы не сделал дезертировавший с дамой сержант. Тогда майор истерически кричит: «Так идите же в Лхасу, возьмите с меня письмо, что я во всем виноват. Теперь мне все равно — вяжите меня». И показывает многоречивым жестом ладони на свое горло. «Вот вы пришли, и все мы разрушены», — добавляет он и замолкает. Так как 70 яков уже обещаны губернаторами из района Нагчу, то Н.К.Р. вновь указывает на бесстыдную ложь майора и потом говорит, что он желает вместо яков из Чунаргена — получить еще 70 животных иждивением губернаторов из того же района Нагчу. Губернаторы коротко совещаются, после чего гражданский покидает заседание, дабы переговорить с находящимися тут же старшинами.

Воцаряется молчание, которое прерывает майор. Он советует духовному губернатору переменить своего гражданского коллегу и начинает ругать последнего без всякого стеснения перед доньерами, иностранцами, из которых один говорит по-тибетски, как тибетец, и слугами. Дальше оба начинают ругать генерала, причем духовный губернатор, обращаясь к Н.К.Р., сообщает, что то, что генерал говорил о своем непосредственном сношении с Далай-Ламой, наглая ложь, так как ни один чиновник, какого бы он ранга ни был, не имеет права обращаться к желтому папе иначе как через девашунг. «Когда я был простым монахом, — говорит губернатор, — я часто общался с Далай-Ламой. Но теперь, как чиновник, на это уже не имею никакого права». Майор вмешивается в беседу и присовокупляет, что генерал совсем не генерал, но только на один чин старше его, майора. Очевидно, майор уже забыл, как титуловал еще так недавно своего прямого начальника и что он о нем говорил. Эта забывчивость, переплетенная с ложью, — характерный признак спившегося дегенерата, лучше которого тибетское правительство никого не нашло, чтобы прикомандировать к нам.

Н.К.Р. вновь поднимает вопрос о своих требованиях и указывает, что они являются только справедливыми. На это духовный губернатор отвечает, что совершенно согласен с Н.К.Р. и ничего не может сказать против. Вообще, за эти последние дни духовный губернатор очень серьезен, видимо озабочен и не знает, как подчеркнуть свою любезность. Очевидно, он больше других чувствует, насколько ответственно его положение. Разговор замолкает. Губернатор и майор говорят между собой о прошлом и утверждают, что не Тибет был под властью Китая — а Китай под духовным протекторатом Тибета. Это уже такая наглость, после которой трудно идти дальше. Ю.Н. переводит нам, и Н.К.Р. смеется над наивным высокомерием тибетских дикарей.

За нашей спиной звенит серебро. Идет непрерывный счет денег губернаторшей, которой слуги приносят мешок за мешком долларов.

Наконец, возвращается гражданский губернатор. Он переговорил со старшинами. Яков можно достать, но только через несколько дней. Н.К.Р. сначала протестует, но видя, что, с одной стороны, другого выхода нет, а с другой — что как будто вопрос уже переходит в реальность из царства обычной лжи, — соглашается, но при этом требует письменной гарантии губернаторов, что яки действительно будут доставлены в указанный срок. Духовный губернатор говорит, что берет все на себя и отвечает за то, что обещанные яки явятся в срок, но все же Н.К.Р. заставляет его выдать письменное удостоверение — что губернатор и выдает, несмотря на то что это ему очень неприятно. Все-таки несколько дней мы будем ждать. Майор хохочет насмешливым хохотом из-за спин доньеров... но следует сказать, очень негромко. Духовный губернатор бросает в его сторону грозный взгляд.

Теперь все улажено, и Н.К.Р. собирается уходить. Но чиновники просят его подождать прихода старшин. Почему? Оказывается, необходимо, чтобы старшины видели нас, иначе они не поверят, что яки, а особенно зерно предназначаются для экспедиции, в чем, не видя нас, они могут усомниться. И это заявление недурно для тибетских чиновников... Очевидно, денежные расчеты с властями делают крестьян осторожными. Потом духовный губернатор берет календарь и ищет счастливое число для нашего отправления из Нагчу и находит 7.III — Ю.Н. настаивает на 5.III, что вызывает замечание гражданского губернатора, что мы не верим в счастливые дни.

Дальше возникает спор с духовным губернатором, который привожу в форме диалога.

Духовный губернатор: «Вы не настоящие буддисты, так как не признаете счастливых дней, а значит, и тибетский Новый год, как самый счастливый день в году».

Ю.Н.: «Ваш Новый год не буддийский, а попросту китайский».

Дух. губ.: «Вы не употребляете четок».

Ю.Н.: «Мы не употребляем их, как вы, — для коммерческих расчетов».

Дух. губ.: «У вас нет обычая крутить молитвенные колеса».

Ю.Н.: «Если мы молимся, то молимся сами, а не поручаем своих молитв неодушевленным предметам».

Духовный губернатор замолкает. В это время открывается дверь и в комнату, почтительно согнувшись, вбегают старшины, являя собой какой-то грубый примитив из средневековья. Черные, всклокоченные, они складывают руки точно на молитву, высовывают языки и, не разгибаясь, остаются в позе почтительного поклона. На все, что говорят им губернаторы, следует один ответ: протяжное, в нос, гнусавое «лалес», то есть «слушаюсь». Но это только одна видимость, ритуал, не больше... Наконец, все решено. Быстро, как вбежали, выбегают старшины, дробно стуча ногами в мягких кожаных сапогах-чулках. Мы прощаемся и подаем руку губернаторам, обходя майора без рукопожатия.

По прибытии домой нас уже ждут старшины. Хотя они очень вежливо себя держат, подобострастия в них нет. Очень быстро решается денежный и другие вопросы, а также час и день прибытия животных. Они высовывают языки и уходят. Все решено, и теперь мы уверены, что 5.III покинем надоевшее до смерти Нагчу. Вместо эфемерных яков майора мы строим свой уход на получении настоящих яков от старшин округа Нагчу.

ПКП

29 февраля. Н.К., Ю.Н., Н.В.[Кордашевский] и К.Н.[Рябинин] были у губернатора на совещании. Совещание носило бурный характер, особенно возмущен был майор. В общем, пришли к следующему заключению: т.к. майор оказался не в состоянии поставить свою долю яков, губернаторы берут на себя доставку всех 140 яков и 10 лошадей, но для сбора их необходимо отсрочить отъезд Миссии до 6 марта. Маршрут Миссии назначен через НамруЦзонг, но губернаторы надеются на возможность спрямления маршрута, т.к. на днях ими ожидается ответ правительства, где, может быть, будут на это какие-либо указания. Вместе с тем, губернаторы и майор обеспокоены пришедшим из Лхасы приказом о расследовании обстоятельств дела задержания Миссии. Майор говорит, что хорчичабом послано правительству оправдательное письмо, в котором генерал сообщает, что им не посылалось никаких приглашений Миссии приехать на Чунарген и далее в Нагчу, таким образом генерал пытается оправдать себя самым неудачным образом — путем простого отрицания всего, что было.