18-04-28, Дневники участников Тибетской экспедиции

18/IV Трудность продвижения по мере приближения к центральному району. Горячие источники на высотах. Перевал Ге-гонг-ла, свыше 20.000 футов, не значащийся на картах. Необычайно красивый путь. Здесь не считаются с тибетским правительством.

ЕИР

Сон. Довольно темное помещение, я в свободном белом одеянии с широкими длинными рукавами, золотым поясом и обручем с одним камнем на распущенных волосах, выслушиваю доклад о том, что один из приближенных ко мне лиц выдал врагам многие тайны. Я в отчаянии, но пытаюсь успокоить себя тем, что всех тайн выдать он не мог, ибо главные две знаю лишь я в силу своего положения. 2) Помещение святилища, внутри у стены белый шатер, в котором на небольшом возвышении лежит тело моего ребенка, выставленного на показ народу. Я убираю его цветами, любуюсь его мраморной белизной и красотою при полном равнодушии к его смерти. 3) Небольшое и невысокое помещение, сводчатое (близкое к романскому стилю) полно людей. Посреди стоит скамья, на ней голубая, золототканая подушка, на которой сижу я, опираясь правой рукой на тяжелый золотой меч. Лезвие его змеевидно и в каннелюрах как бы язык пламени, рукоять более темного металла заканчивается прямой перекладиной с диском наверху. По левую сторону, у окон, спиною к стене и лицом к толпе, стоит человек отличного от толпы типа — довольно длинные темные волосы откинуты со лба, злобные светло-серые глаза. НА нем черное одеяние, поверх которого накинут серый плащ. Человек этот произносит речь. Злобно смотря на меня, он в конце речи призывает тут же находящуюся молодежь оказать выраженным им высоким понятиям почитание коленопреклонением. Вся молодежь, стоявшая по левую руку от меня, опускается на колени, но лица позади меня и по правую сторону остаются стоять, так же и я не двигаюсь со своего места. В сознании мелькает, что я охотно выказала бы почитание высоким понятиям, но не в этом извращенном изложении.

ЮНР

18 апреля. Мы отправились в путь в восемь часов утра и пересекли низкий песчаный отрог, находящийся юго-восточнее лагеря. Отсюда путь поднимался по долине мимо небольшого озера, все еще сильно замерзшего. От озера мы свернули в долину, ведущую к Гьегонг ла и раскинувшуюся в сторону юго-запада. Долина известна своими многочисленными горячими серными источниками и называется Мемо чуцен. Доктор Свен Гедин упоминает об этих источниках. Он определил, что их температура достигала 93,6°С.

Подъем к Гьегонг ла (18012 футов) был довольно трудным. Долина у подножия перевала была покрыта глубоким снегом, и было трудно искать дорогу среди валунов и снега. После четырех часов утомительного восхождения мы достигли вершины перевала. Перед нами развернулась грандиозная горная панорама: море горных пиков сверкающих на солнце. «О, Господи! Бескрайние горы!» – воскликнул Голубин, слезая с лошади и приготавливаясь к спуску. Некоторое время мы все стояли, глядя на этот незабываемый пейзаж. Спуск был крутым, и часть пути проходила по льду замерзшего горного потока. В некоторых местах огромные глыбы льда преграждали путь. Спуск по ущелью оказался трудным для неподкованных животных и длился четыре часа. Нам часто приходилось переходить замерзший поток по ледяным мостам. Местность становилась все более и более пересеченной.

Мы приближались к окраинным районам Тибета с их глубоко изрезанными горными долинами с бурными потоками. Нигде не было видно мрачного волнообразного пейзажа нагорий северного Тибета; вместо скалистых массивов здесь были узкие горные долины и вздымающиеся цепи гор. Достигнув места, где встречаются три важные долины, мы свернули на юго-восток и остановились на ночлег в долине, называемой Цукчунг. Не было видно никаких признаков лагеря или палаток, приготовленных для нас. Мы отправили людей на разведку местности и поручили им при возможности привезти кого-нибудь, кто смог бы информировать нас о положении в районе и снабдить необходимыми припасами.

После двух часов ожидания мы увидели в полевой бинокль человеческую фигуру, быстро идущую по противоположной стороне долины. Фигура двигалась в нашем направлении, и оказалось, что это старик с высокомерным, неприятным лицом, который сразу же начал говорить, что не его дело помогать нам и что правительство не имело права посылать нас в дикую местность. Мы сообщили ему, что нам необходимо получить караван животных за любую цену и что он должен снабдить нас топливом и зерном для лошадей или привести в лагерь местного старшину. Старик заупрямился и сказал, что у него нет яков, топлива и палаток в свободном распоряжении. Наши тибетцы пришли в сильное волнение и грозились арестовать его и сдать властям Сага дзонга. Старик выслушал их с совершенным спокойствием и возразил, что с тех пор, как у него все было отнято правительством, он ничего не имеет против того, чтобы лишиться своей головы.

Необходимость ареста упрямого старика отпала благодаря прибытию высокого красивого мужчины, который оказался бывшим ламой монастыря Чамдо в западном Каме, а в настоящее время исполнял обязанности местного старшины. Он сразу же понял наше трудное положение и приказал непокорному старику привезти палатки и топливо и, кроме того, обещал на следующий день поговорить с ю-поном Бумпа о караванных животных. Ближе к вечеру были установлены две палатки, и большие костры осветили лагерь. Ю-пон прибыл только в сумерках, но неожиданно отказался располагаться с нами в лагере и вместо этого остановился за низким песчаным отрогом. Он обещал прийти вечером после захода солнца и обговорить все дела. Старшина Цукчунга и наш тибетский проводник сочли его действия странными и побоялись, что ночью он попытается исчезнуть вместе со своими яками. Мы прождали его до десяти часов вечера, но он не пришел, и мы решили послать за ним человека. Вскоре посыльный вернулся с ответом, в котором старшина Бумпа сообщал, что у него нет дел в нашем лагере и что он не сможет сдержать свое слово и транспортировать наш багаж до Сага дзонга.

Нельзя было терять время, поскольку мы намеревались добраться до Сага дзонга без задержки. Оставаться в пустынной местности без топлива и продуктов для людей и животных означало гибель всего каравана. Мы вынуждены были предпринять активные действия в защиту своих интересов и обеспечить незамедлительное выполнение правительственных распоряжений. Я сообщил о ситуации профессору Рериху и получил инструкцию принять серьезные меры для нашей защиты. Мы решили послать местного старшину Цукчунга и нашего тибетского проводника в лагерь старшины Бумпа с просьбой лично появиться в нашем лагере. Так как Цукчунг побоялся идти один, то с ним была послана половина нашей охраны с приказом при необходимости арестовать старшину Бумпа.

Когда наш маленький отряд приблизился к лагерю старшины Бумпа, мы увидели его сидящим у лагерного костра в окружении тридцати вооруженных попутчиков. Все встали, когда старшина Цукчунга приблизился к огню. Наши люди выстроились в шеренгу в нескольких футах позади него, готовые к любой неожиданности. Старшина Цукчунга упрекнул ю-пона за то, что он не явился в лагерь для улаживания дела по-дружески, и попросил его прийти и обсудить ситуацию. Мертвая тишина последовала за его словами. Из толпы вооруженных погонщиков яков послышался приглушенный шум голосов, и вдруг один из них выхватил свою саблю. Кочевники, очевидно, были готовы оказать сопротивление оружием. Портнягин, стоявший около человека с саблей, выхватил револьвер и направил дуло ему в лицо. Это оказало магическое действие. Толпа начала отступать назад. Наши люди стояли в готовности открыть огонь в случае необходимости, и еще некоторое время сохранялось чрезвычайное напряжение. Внезапно кто-то из толпы побежал назад, и вся охрана бросилась в паническое бегство к холмам, оставив ю-пона сидящим возле лагерного костра. Он был арестован и под охраной приведен в наш лагерь, где в большой палатке старшины Цукчунга состоялась важное совещание.

Вокруг лагеря были поставлены вооруженные часовые, так как мы получили сведения о том, что погонщики яков обсуждают возможность нападения на лагерь с целью освобождения своего старшины. Двое часовых были поставлены у входа в палатку, которая временно превратилась в зал суда. Ю-пона ввели в палатку и взяли под сильную вооруженную охрану. Когда все заняли свои места, старшина Цукчунга еще раз упрекнул старшину Бумпа за его надменное поведение и предложил ему завершить дело дружески. Упрямый ю-пон снова отказался подчиниться нашим требованиям и молчал в ответ на все наши предложения. По его словам, он не имел ничего общего с правительством Лхасы, которое находилось далеко от его области. Я сказал ему, что если он не согласится с нашими требованиями, то будет арестован и передан лхасским властям для надлежащего наказания за его мятежные слова и действия. Я дал ему десять минут на размышление. Он опустил голову и сидел так все время, пока думал, потом встал со словами: «Нет, нет» – и снова сел. Таким образом, он был объявлен арестованным, его руки связали за спиной кожаной веревкой. Двое часовых были поставлены наблюдать за ним ночью.

Всю ночь лагерь находился под сильной охраной, и соплеменники Бумпа, которые несколько раз пытались проникнуть в лагерь, получили предупреждение держаться подальше. Поздно вечером ю-пон согласился доставить нам караванных животных и сдержать свое слово. Единственным его условием было, чтобы мы отпустили его на свободу и забыли о случившемся. Вероятно, человек испугался и понял, что мы настроены серьезно. Поэтому он был освобожден, но ему пришлось заночевать в лагере.

КНР

Чем дальше продвигаемся к центральному району, тем труднее становится и с транспортом, и с людьми, которые ленивы, медлительны и совершенно не подчиняются указаниям правительства. Выходим всегда позднее, так как к погрузке приступают не раньше начала девятого, основательно выспавшись и напившись чая. Так и сегодня вышли в 9 ч. утра, когда еще только начали грузить палатки на первую партию яков.

Пошли длинным путем, где якобы нет перевалов и бесснежно; сразу от стоянки поднялись на нагорье. Открылась перспектива высоких снежных вершин, повергшая одного из спутников - Г. - в недоумение: где же проход? Никакого прохода действительно не оказалось. Поднимались все выше и выше вдоль горной реки по промерзшей тундре. По пути видели на значительной высоте горячие источники, где уже зеленела свежая трава. Дул пронзительный, холодный ветер. Повсюду на горах и равнине лежали снег и лед. Шли все выше и выше через горы, но перед нами вставали новые массивы снеговых вершин. Наконец впереди нас снеговые вершины скрылись за крутой возвышенностью, поднявшись на которую мы увидели эти вершины древних массивных скал, покрытых вечным снегом, вровень с собою. Это был перевал Ге-гонг-ла через южную цепь Трансгималаев, не отмеченный на картах. Он едва ли не самый высокий в мире - свыше 20.000 футов.

Спуск был чрезвычайно крутой и мелкопесчаный. Пришлось сойти с лошадей и буквально тащить их на поводу. Доставшаяся мне на этот переход местная тибетская лошадь не только упрямилась, как бычок, идя на длинном поводу, но, взятая коротко за узду, пыталась столкнуть меня вниз с обрыва. Сошли в узкое скалистое ущелье с ледяными мостами замерзшей горной реки, вышедшей из русла. К счастью, ледяные мосты оказались покрытыми тонким слоем снега, и мы благополучно прошли по ним вдоль ущелья. Вышли на равнину, по которой протекала вырвавшаяся из ущелья река. Перед нами возвышались новые горы со снеговыми вершинами. Выход оказался справа, в конце равнины, через извилистое скалистое ущелье с красно-бурыми железистыми породами, где бурно, с шумом стремилась река. Е. И. вспомнила при этом суровые и величественные виды Ладакха.

Весь сегодняшний путь был чрезвычайно величествен и дик. Более грандиозных и красивых картин горной природы мне до сих пор не приходилось видеть. Перевал, массивные снеговые вершины, спуск, ледяные мосты и глетчер во втором ущелье дали редкое впечатление красот и величия природы. Только в этом диком уголке Трансгималаев и можно было одновременно встретить все эти редкие особенности высоких гор.

Шли более семи часов до остановки на равнине, недалеко от убогого аила. Любопытно и характерно отметить, что по дороге старшина, сопровождавший нас, в разговоре с Кончоком заметил: "Вот если вы почитаете Далай-Ламу, ему и жалуйтесь. А мы живем в горах и его не признаем". Со стоянки старшину послали за аргалом, палатками и людьми для помощи. Вскоре старшина возвратился со старшим из аила и заявил, что тот его не слушается и отвечает, что здесь уртонной повинности нет и наши требования его не касаются. Несмотря на все убеждения Кончока, Ю. Н. и старшины, приведенный обитатель сих мест стоял на своем и заявил, что девашунга он не знает, а знает только власти Сага. Ввиду этого Ю. Н. заявил непокорному туземцу, что он в случае неподчинения указаниям дорожного паспорта будет взят в Сага-цзонг в распоряжение властей.

Мы уже упоминали, что народ не считается с тибетским правительством, и это подтверждается каждодневно. Теперь мы находимся на границе Центрального Тибета; до Сага-цзонга, большого административного пункта на границе Непала, всего один день пути, и это непризнание Далай-Ламы и девашунга чрезвычайно показательно и характерно. Вечером опять начались препирательства по поводу яков, и мы благодарим судьбу, что до Сага-цзонга остался всего один день. Надеемся завтра все-таки выйти на местных 30 яках и на нескольких старых. Выслушивать в продолжение двенадцати дней хода от Чогчу все благоглупости старшин, уверяющих о незнании девашунга, пропажах даика Далай-Ламы, чрезвычайно наскучило, а наблюдать побои, которые только и действуют на старшин, омерзительно.

НВК

18.IV. Поднимаемся на перевал Гиегонг-Ла около 20.500 футов высоты. Идем по ледяным полям. С перевала, который почти на высоте хребтов, открывается вид на целое море новых вершин. Совсем точно ряды окаменевших волн. Сегодня мы берем один из самых трудных перевалов. С него снижаемся тропами почти в 45° уклона. Лошади местами садятся и съезжают на крупах, как на салазках, изредка перебирая передними ногами. Дальше пологими спусками идем из одной долины в другую, расположенные зигзагообразно. Последняя суживается в ущелье со вздымающимися по обе стороны обрывами и отвесными скалами. По пути встречаются то затянутые занавеской пара гейзеры, то, в контраст им, водопады, застывшие в ледяных каскадах. В ущелье поток. Он то выбегает из-подо льда, то опять уходит под лед. Идем по льду, которым покрыто все ущелье между стенами гор. Идти очень трудно по сплошному паркету льда. В промежутках между ледяными полями — пространства, усеянные камнями. Дальше камни сменяются утесами, через которые поднимаются, точно каменные ступени, узкие коридоры, ведущие на оледенелые карнизы над шумящим внизу потоком. Это опасные места, на которых, слезая, даешь полную свободу лошади и сам идешь, соображая каждый шаг, чтобы, поскользнувшись, не упасть вниз. После семичасового томительного перехода — приходим на стоянку, по месту которой гуляет пронизывающий ветер. Наконец, приходят верблюды, которые чуть не миновали долины, в которую мы свернули.

После долгого времени появляется хозяин ближнего аила, старик с пронырливой физиономией. Он не желает ничем помочь нам. Кончок действует кнутом, но и это не помогает. Только упоминание о том, что он будет связан и доставлен силой на расправу в дзонг — делает старика сговорчивым. Прибывает старшина и подъезжает еще несколько нотаблей. Когда им грозят, что обратятся с жалобой к Далай-Ламе, старшина отвечает: «Если вы признаете Далай-Ламу, то и обращайтесь к нему, мы же — горцы, и нам нет никакого дела до Далай-Ламы».

После обеда Н.К.Р. рассказывает о заложении в скором будущем нового города, который явится величайшим рассадником просвещения. Лаборатории, библиотеки, научные учреждения явятся центрами. Если учреждения, созданные Н.К.Р. в Америке, имеют своей главной задачей школы просвещения и искусства, то новый город даст школы, в которых будут разрабатываться и даваться знания духа в истинном понимании их. Дальше переходим на беседу о Махатмах. Н.К.Р. дает несколько указаний о характерной технике Их действий, так называемой «тактике адверза». Иначе говоря, если Махатмы видят какое-нибудь несправедливое явление — еще не ощущаемое сознанием людей, то они не только не прекращают этого явления, а наоборот, расширяют его, пока каждому не станет очевидной его нелепость, неуместность участия в нем и глупость или злонамеренность его авторов. А потом — это необыкновенная энергия Махатм, которая является импульсом жизни. «Я действую — значит, я существую».

Рано расходимся по палаткам. Ложусь и быстро засыпаю. Будит голос: «Н.К.Р. передает — иметь при себе оружие и быть наготове. Туземный старшина арестован, и можно ждать нападения тибетцев». Сон исчезает. В одну минуту я готов, вооружен и выхожу из палатки.

Тихая ночь, и в высоте сверкают звезды. Из темноты доносятся вопли и причитания. В одной из палаток сидит связанный веревками старшина. На все предложения дать уртонных животных он, дрожа всем телом, — все же отвечает отрицательно. Он, оказывается, заявил, что ни сам, ни его люди не окажут нам помощи и никаких животных не дадут. Потом, взяв своих людей, он обособил всех тибетцев за пригорком у лагеря и занял враждебную нам позицию. Н.К.Р. приказал Кончоку пойти туда и привести взбунтовавшегося старшину, а если бы тот не согласился — то взять его силой. Для наблюдения и поддержания, если это понадобится, Кончока активной силой — отправлены европейцы. За пригорком, около двух костров, возбужденная толпа тибетцев. Среди них старшина. «Что? Ты не пойдешь в лагерь? Не хочешь? Взять его». Но туземцы окружают старшину. Сверкают глаза из-за всклокоченных волос. То здесь, то там поблескивают клинки обнажающихся мечей. Минута решительная. С нашей стороны характерно щелкают затворы карабинов, а револьверные дула направляются на толпу. Момент... и вокруг старшины образуется опустевший, широкий круг. Толпа раздается в стороны. Пленника ведут в лагерь; там торгоуты связывают его и кладут, как чурбан, в палатку. Решение Н.К.Р. бесповоротно. Или нам дают все, что мы справедливо и законно требуем, или старшина доставляется властям ближнего дзонга за бунт против приказа из Лхасы. Среди тибетцев возбуждение. Из-за холма доносятся бешеные крики и ругательства. Наш лагерь быстро приводится в оборонительное состояние, и мы ждем тибетцев, которые хотят, как сообщает подползавший к ним торгоут, освободить арестованного силой. Распоряжение Н.К.Р. совершенно категорическое: первый выстрел со стороны тибетцев и... заговорят наши многозарядные карабины. Проходит часа полтора, и из-за холма появляются четыре безоружных парламентера. Происходят переговоры, и дипломатия Ю.Н. создает соглашение. Старшина развязан и потирает затекшие члены. Тибетцы ползают по палатке в земных поклонах и высовывают языки. Так разрядилось будирование старшин против властей, тлевшее уже от самого Нагчу, — в открытый бунт одного из этих звероподобных.

Н.К.Р. сказал: «Знание рождает ответственность, тем страшен оккультный путь. Своими знаниями должны мы исполнить свой долг перед землей и людьми». «Ожидание — неподвижность. Устремление — бросок в будущее». «Болезнь самомнения порождает тупость и невежество. Болезнь подозрительности ткет ложь и предательство». «Хуже всего те люди, которые не умеют верить и не знают мощи доверия. Эти люди — тени преходящие».

ПКП

18 апреля. С каждым днем все хуже. 16-го потеряли день из-за нежелания населения своевременно предоставить нам яков; сегодня старшина отказался вести нас дальше и вместе с тем не оповестил заранее местного старшину о приготовлении нам яков, вследствие чего нам предстояло потерять здесь еще один день. Н.К., не желая более терять дней15 апреля. Перешли Сангмо-Бертык. Было тепло; изредка падал небольшой снег; с утра небо было ясно, но к десяти часам, как обычно, над горами появились обильные испарения, и к одиннадцати уже все небо было затянуто серой пеленой, ветра сегодня не было. Не взирая на большую высоту перевала, и здесь жизнь: почва изрыта норками сусликов, а когда я ехал через самый перевал, ко мне на седло села небольшая серая ночная бабочка. Спуск с перевала был так же крут и каменист, как и подъем.