07-10-27, Дневники участников Тибетской экспедиции

7/X Наезд хоров. Представители от генерала и Нагчу-цзонга. "Буддийский король". Перелет журавлей.

ЕИР

Друг — сердце знает, потому исследуйте друзей, чтобы не допускать к сердцу прохожих. Учитель — лучший друг, не прибавьте Его тягостей. Теперь еще раз сохраните спокойствие, зная, что Учитель доволен происходящим. Соберите в саду Лх. все цветы, кроме алых. Также храм должен иметь изображение пятого Далай Ламы. Утверждайте руку его близкой. Почитайте его, как строителя Поталы. Ур. и Ф. должны держаться далеко от людей, иначе повредится легенда. Будем говорить каждые два дня — довольно.

ЮНР

Первая ночь, проведенная в Шенгди, была холодна, и воздух очень сырой. Ранним утром нас снова посетил местный старшина, который сообщил нам, что прибыли несколько чиновников от верховного комиссара Хора и губернаторов Нагчу, чтобы обсудить вопрос нашего дальнейшего продвижения. Около десяти часов утра мы услышали звон колокольчиков и вскоре заметили нескольких всадников, быстро приближающихся к нашему лагерю. Одним из всадников был младший офицер ше-нго тибетской регулярной армии. Его сопровождали несколько солдат в униформах. Они остановились за лагерем, провели длинный разговор с местным старшиной, в течение которого было выпито много чашек чая, и оттуда осмотрели лагерь. Затем ше-нго направился к нам. Он ехал на серо-стальном тибетском пони под английским седлом. На голове его была меховая шапка иностранного производства. Поверх униформы был надет халат из черного вельвета и шуба из овчины. Он сопровождался молодым солдатом в униформе и крагах. Поверх униформы солдат носил домашнего изготовления тибетский халат, и большая тибетская меховая шапка покрывала его голову. Он был вооружен винтовкой Ли-Энгфилда, украшенной церемониальными шарфами, или хатыками, которые висели на штыке. Он носил несколько патронташей, которые играют важную роль в тибетском наряде. Оба человека были чрезвычайно робкими и сначала даже тихими.

Офицер скоро ушел к своей служебной палатке и начал писать длинный рапорт. Он пересчитал снова наших животных и даже попросил открыть несколько сумок. В одной из них он нашел нашу коллекцию тибетских знамен и других религиозных предметов. Это произвело на него огромное впечатление, поскольку он внезапно объявил, что его задача закончена и началась для его лошади. Он информировал нас, что в том случае, если его превосходительство верховный комиссар найдет возможным предоставить нам разрешение проследовать дальше, то он бы мог вернуться и сопровождать нас лично. Он возвратился к палатке милицейской заставы и два часа пил чай с нашими охранниками.

Около двух часов мы снова услышали колокольчики, объявляющие прибытие большего количества других официальных лиц. На этот раз прибыл доньер, или представитель губернаторов Нагчу, сопровождаемый двумя мелкими чиновниками из дзонга, или форта Нагчу. Спешившись, новые посетители прибыли сразу в лагерь и представились профессору Рериху. Они все сказали «салам», и один даже добавил по-английски: «Доброе утро». Им предложили сесть около палатки профессора Рериха, и началась долгая и утомительная беседа. Доньер представил себя как одного из известных всем таможням на путях всех иностранцев и выразил свое желание составить проект другого детального рапорта. Он сообщил, что его специально послал для этой цели кхан-по из Нагчу, или Го-манг гарпон, который был его наставником и начальником. По его словам, кхан-по был очень серьезный человек, и если промедлить в выполнении своих обязанностей, то он конечно накажет. После этого краткого представления он просил нас помочь ему в составлении проекта сообщения. «Каковы были ваши намерения в посещении Тибета?» – был его первый вопрос. «Это -американская экспедиция, снаряженная несколькими американскими учреждениями», – был наш ответ. «Амери, Амери, Амери-хан», – повторил доньер несколько раз и внезапно схватил свою ручку и быстро написал что-то на длинном свитке бумаги. Я сумел прочесть первые строчки сообщения из-за его спины и к моему большому изумлению прочел следующее утверждение: «В такой-то день тибетского восьмого месяца года огненного зайца прибыл в Шенгди король Амери, чья цель изучать буддизм и приобретать священные тексты и изображения». Мы возразили, и пробовали объяснить ему, что «Американец» не может интерпретироваться как Амери-хан, но доньер отклонил наш протест, говоря, что он немного знаком с монгольским, а каждый знает, что «хан» означает по-монгольски «король» и что он поэтому был весьма уверен в правильности своего счастливого объяснения. Наш протест только подтверждал правильность его предположения, и что мы только пытались скрыть от него истинное положение нашего лидера, чье имя было «Амери», и чей ранг был обозначен монгольским словом «хан». Он, кроме того, требовал дать фотографию каждого из членов экспедиции и групповую фотографию всей экспедиции. Все эти фотографии вместе с его сообщением будут представлены Его Святейшеству Общеизвестному Господину, который потом прикажет своим министрам рассмотреть наш случай.

Мы напомнили доньеру тот факт, что у нас есть тибетские паспорта, и таким образом имеем право пройти без дальнейших помех. Доньер ответил, что он не знал ничего относительно наших паспортов, и что его начальники никогда не сообщали ему об этом. Было очевидно, что власти пытались игнорировать факт, что мы имели документы, разрешающие путешествовать через тибетские территории, и полагали, что мы были обычными исследователями, которые нарушили уединение их страны

Весьма неожиданно лагерь был посещен двумя милиционерами, которые привезли наш паспорт на проезд из Олун-нора в Нагчу. Мы высказали сомнение относительно его, но они удостоверяли, что паспорт был у губернаторов в Нагчу. Доньер казался смущенным и объяснил, что паспорт был вероятно у кхан-по в Нагчу и что кханпо не считал необходимым информировать об этом своего подчиненного. Доньер снова сосчитал животных нашего каравана и грузы и после завершения своего рапорта отбыл из нашего лагеря. Он сообщил нам, что иностранцы прошли до нас группой из четырех человек, состоящей из японца, американца, и двух немцев. Он не знал их имена, но сказал, что они много фотографировали и собирали насекомых. Это была очевидно научная экспедиция. Мы думали о докторе Филчнере, который с одним помощником работал некоторое время назад в районе Синина

Вечером официальные представители оставили лагерь и уехали в быстром темпе к горам на юге долины. Следующий день мы провели в лагере, ожидая ответа от верховного комиссара. Общение с местными кочевниками внезапно стало еще более ограниченным, им запрещали торговать или связаться с нами. Молоко, масло и топливо были доставлены начальником. Мы провели день перераспределяя грузы и леча лошадей, поддерживая животных. Согласно начальнику, строгие правила были введены начиная с прошлого года, и никому не позволялось проходить границу без разрешения от Далай ламы, который всегда устанавливал дату отъезда караванов из Нагчу. Эти строгие инструкции не только затрагивали иностранцев – монголов, китайцев или другие нации, – но также тибетцев, прибывающих из Монголии или Китая после длительного проживания в этих странах.

КНР

С вечера шел снег. Ночь теплая. Утро солнечное, прохладное. Собралось много местных жителей, хоров, для обмена животных. Приехали и власти - военные и гражданские. Хоры приходили к нам в палатки, курили свои длинные трубки и с любопытством рассматривали нас и наши вещи. Был и вчерашний молодой хор с черными локонами, в меховой шапке и с накрашенными щеками. Оказалось, что для окраски щек хоры употребляют кровь, смешанную с маслом или жиром. Представитель военной власти был проведен в палатку к Чимпе, куда пришли Ю. Н., говорящий по-тибетски, и тибетец Кончок. Этому представителю были сообщены все сведения о нас и передано письмо Далай-Ламе от тибетского доньера в Урге. Отношение к нам как представителям западных буддистов было очень доброжелательное. Около 12 ч. дня прибыл из Нагчу-цзонга (крепость) представитель от генерал-губернатора, которому также были сообщены наши имена и предоставлены сведения об общественном положении на Западе, а также показаны вещи, причем, рассматривая танки и священные предметы, он сказал, что это лучший паспорт. Вскрыты были, по выбору доньера, лишь три сундука. Вместе с доньером приехали в качестве охраны двое верховых: один - с винтовкой, другой - с маузером.

Пробыли власти почти до четырех часов пополудни, оставив нам пять человек из местной милиции, чтобы освободить наших людей от ночных дежурств и для поручений при контактах с местными жителями, обещая этой же ночью передать срочный ответ генерала, стоящего лагерем, как оказывается, в восьми часах пути от нас. Чимпа едет завтра со своим грузом и слугой в Нагчу. Туда же уехал сегодня и Кончок; мы же будем ждать пропуска в Нагчу от генерала. В докладе гражданского чиновника Н. К. назван "королем буддистов". Мы вспоминаем, как в Шибочене Н. К. называли "американским королем", в Хотане - "русским царем" и в Дарджилинге - "французским королем".

Каждый день над нами длинными лентами высоко в небе пролетают огромные стаи журавлей. Сегодня на стоянку прилетел большой белый орел. В 7 ч. вечера прибыла наша почетная стража во главе со старшиной и расположилась на другом берегу реки в белой палатке.

НВК

7.X. Сегодня дневка. Во-первых, нами получено сообщение, что в лагерь едут чиновники, а во-вторых — лошади сильно утомлены и им надо дать отдых. Н.К.Р. думает прикупить местных лошадей.

День выдался прекрасный, тепло, как в августе. Утром, не вставая с постели, слежу, как солнце заливает теплым розовым светом зеленую ткань моей палатки. Пьем чай в столовом шатре, и в него просовывается голова тибетца. Его приглашают войти и дают кружку чая. На нем серый кафтан с белой барашковой оторочкой и красные сапоги с черными квадратами, в которые заправлены черные шаровары. Кафтан высоко подобран красным поясом, и рукава с прорезями свешиваются до самой земли. Подкафтанье темно-синее, узко обхватывающее руки. Меч в тисненых медных ножнах снабжен кистью вроде темляка; на ремне опускается из-под пояса узкий длинный кинжал с рукоятью, осыпанной бирюзой. Острые черты худощавого лица со спускающимися по бокам косами. Движения кошачьи, быстрые. На голове волчья шапка с цветным верхом. За ним появляется присланный от генерала офицер. Он в «штатском» и фетровой европейской шляпе. Лошадь поседлана английским седлом. Начинается деловой разговор...

В лагере появляются туземцы. Среди них и наш вчерашний мечтатель. Видно, что он оделся сегодня в свое лучшее платье. Лисья шапка с чем-то вроде кисти, свешивающейся назад. На груди, на темно-синем кафтане на одно плечо — серебряный ковчег с кораллами, за поясом меч. А лицо густо смазано смесью крови и жира с красными кружками на месте румянца на щеках. Вид получается довольно зловещий. Приходит и подросток со вчерашнего поста. Он одет щеголевато, по-тибетски, конечно, и за поясом у него меч, вдвое длиннее, нежели он сам. Видно — это балованный ребенок не бедной семьи. Гости сначала настроены будто недружелюбно, но осмотрев все, что им интересно, и получив безделушки, начинают улыбаться. Лед сломан. В то же время в палатке Чимпы, куда перешли представители власти, Ю.Н. ведет переговоры о нашем дальнейшем продвижении вперед. Наши козыри — письмо к Его Святейшеству Далай-Ламе, наличие в караване казенного груза и... соответствующее количество долларов, завернутых в хадаки.

Приходят в лагерь старики. Многоопытные, лукавые — и выпрашивают все, что только им ни попадается на глаза. На кухне они сейчас же приспосабливаются к каким-то остаткам и жадно едят их. Потом опять ходят по лагерю и, получив что-нибудь, высовывают в благодарность языки. Впрочем, им дают немного — и они скоро исчезают. Приезжают таможенные чиновники, и начинается осмотр вещей. Это длинная процедура, и осматривается все. Открывается каждая коробочка, с интересом рассматривается каждая мелочь. Впечатление производит ящик с танками — буддийскими церковными знаменами, с изображениями Будды и предметами богослужения. «Это Ваш лучший паспорт», — говорит один из чиновников, обращаясь к Ю.Н. У этого чиновника довольно симпатичное лицо — немного китайского типа. Одет во все темное, а в ухе длинная серьга-кулон — оправленная в золото бирюза с подбоем из красной эмали. Серьга обычно является отличием ранга. На халат накинута шуба, на ногах зеленые сапоги.

Еще продолжается осмотр — но я иду к себе в палатку. Туда же появляется маленький тибетец с большим мечом. Он внимательно рассматривает все вещи, а потом показывает мне мыло и помаду скверной европейской фабрикации, которые он как драгоценность носит с собой в тряпке за пазухой. Выкурив несколько миниатюрных трубок табаку, он, умильно и чистосердечно глядя на меня своими большими, еще детскими глазами, начинает выпрашивать уже начатую тетрадь дневника, лежащую на столе, и уже тянется за ней. Я энергично отбираю ее и предлагаю взамен четыре бланка визитных карточек. Тибетец в восторге, и я выпроваживаю уже начинающего надоедать дикаря. Он уходит, и я за ним, застегнув предварительно палатку, так как бродящие по лагерю тибетцы заглядывают в каждую, как это делалось бы в европейском музее по отношению к палатке Наполеона, Вашингтона или Шаляпина. Смотрю вокруг себя. Как все необычно. Странные темные лица, своеобразные одежды и чужой непонятный говор. Подумать, что мы в Тибете — даже как-то не верится.

Вечером Н.К.Р. говорит: «До чего разнится народ не цивилизованный от другого, уже изведавшего ее плоды. У первого какая-то природная вежливость и природный такт, какое-то умение держать себя с достоинством, тогда как у второго всегда какая-то грубость и распущенность, а вместо подчас красивого национального костюма — жокейка, пиджачная тройка и руки в карманы. При этом какая-то разухабистость и известная наглость».

К вечеру прибывает пост охраны, поставленный, как нам объясняют, чтобы сторожить наших животных. Тибетцы разбивают черную палатку и разводят костер из аргала, у которого греются, сев тесным кружком.

ПКП

7 октября. Стоим в Шингди. С раннего утра начали собираться гости из соседних аилов; часам к 11 приехал чиновник от командующего войсками восточного района Тибета. Этот командующий, носящий титул хорчичаб , имеет своей постоянной резиденцией Кам, но после нашумевшего ареста монгольского посольства в Лхасе он был переведен с частью регулярных войск в Нагчу. Таким образом, пограничная власть в Нагчу представлена теперь тремя лицами: духовным генералгубернатором, гражданским генералгубернатором и командующим военными силами этого района Тибета.

Часа через два после приезда чиновника от «чичаба» прибыл другой чиновник, уже от гражданского генералгубернатора. Оба чиновника приступили к осмотру и описи вещей и оружия Миссии; были также переписаны весь личный состав Миссии, количество животных и слуг. Затем чиновники попросили наши фотографические карточки, объясняя это тем, что в транскрибировании наших фамилий на тибетский язык могут вкрасться ошибки. Так как карточки оказались не у всех, мы снялись группой у палатки начальника, и чиновники взяли негативы с собой, обещая проявить и отпечатать их в Лхасе. Из вещей были осмотрены несколько чемоданов и большой яхтан*(* Яхтан — деревянный ящик, обитый кожей.) с танками; танки все были пересмотрены, переписаны и очень одобрены всеми присутствовавшими.

После осмотра вещей чиновники прошли по палаткам, производя поверхностный осмотр. Зайдя в мою палатку, они обратили внимание на географическую карту, лежавшую на столе, причем один из них неожиданно попросил меня показать ему район Шамбалы и утвердительно закивал головой, когда я указал ему это место.

Вещи Чимпы также были переписаны, и он завтра уезжает в Нагчу. Нам же придется, вероятно, простоять еще день в Шингди.

Вечером чиновники уехали, взяв с собой нашего проводникатибетца в качестве представителя от нас. Четверо иностранцев, неудачно добивавшиеся пропуска в Лхасу, были: двое немцев, один американец и один японец. Относительно последнего Н.К. думает, что это был не кто иной, как представитель Яманаки, известного в Америке антиквара, вывезшего в прошлом году из ТунХуана целый ряд изображений Будды и других священных предметов буддийского культа, имеющих большую археологи ческую ценность. Любопытно, что в перечне личного состава Миссии Н.К. помянут чиновниками как «король буддистов»! Это возведение Н.К. в королевское достоинство случается уже четвертый раз: так, он был принят за французского короля в Дарджилинге, в Индии; потом он был русским королем и королем американским в Синьцзяне, в Китае.

Чиновником, присланным командующим войсками, был любезно предоставлен нам наряд местной милиции из пяти человек для охраны нашего каравана.