05-01-28, Дневники участников Тибетской экспедиции

/
05-01-28

Размещено в Дневники участников Тибетской экспедиции

5/I Ожидание приезда губернаторов. Население пытается сбыть тибетские деньги. Новые слухи о монгольском посольстве. Клятва "тремя жемчужинами". Цена винтовки. Дополнительные пункты декларации. Яки едят падаль. Сказание о Гэсэр-хане.

ЮНР

На следующее утро, около десяти часов прибыли двое тибетцев: доньер, или представитель, и повар губернатора. Они были одеты в традиционном тибетском стиле, в огромных меховых шапках и несли га-у, или шкатулки с магическими заклинаниями. Они были вооружены русскими винтовками, украшенными кхатагами и разноцветными флажками.

Около полудня всеобщее волнение известило о прибытии губернаторов, которые сразу же направились к своим палаткам. Через час губернаторы официально известили нас о своем прибытии. Мы собрались в палатке-столовой. Губернаторы появились в сопровождении множества слуг, которые несли для нас подарки – два мешка ячменя для сотни животных, цампу и чай очень плохого качества. Кхан-по Нагчу был человек среднего роста, лет шестидесяти, одетый в обычное красно-пурпурное одеяние ламы. Он считался очень опытным дипломатом в Тибете и был известен под именем гарпона Гоманга. В юности он приехал в Гоманг дацан монастыря Дрепунг, но затем уехал оттуда в Китай, где вел странствующую жизнь, посещая различные районы Китая, Монголии и даже Сибири. Впоследствии он провел пять лет на правительственной службе в Пекине, где встретил Рокхилла, и семь лет пробыл в качестве тибетского торгового агента в Синине, в провинции Кансу. Он бегло владел китайским и немного знал монгольский. Это был джентльмен с квадратной челюстью, имевший репутацию чрезвычайно высокомерного человека, с которым трудно иметь дело. Он носил темные китайские очки, пытаясь, очевидно, запугать нас своей сверепой внешностью.

По его словам, в течение нескольких лет он жил в уединении в Лхасе, когда одно из самых влиятельных правительств Святого Покровителя, опасаясь китайского наступления из Кансу, назначило его, верного служащего и правительственного дипломата, обладающего детальным знанием «восьми великих стран», на пост губернатора Нагчу. Несмотря на то, что он был женат, Далай лама лично присвоил ему звание дзедрунг, получаемое обычно только монахами, дающими обет безбрачия.

Его коллега, гражданский губернатор или нанг-со, был не менее отмечен на правительственной службе. Это был пожилой джентельмен, состарившийся на службе своего правительства. Одет он был в платье из китайской желтой парчи и шляпу манчу. Его звали Гонг-кар, и его сын изучал военную науку в Индии в батальоне гурков. Губернатор провел большую часть своей жизни в различных дзонг-кхасах, или провинциальных районах Тибета. Когда Тибет воевал с Китаем, он занимался мобилизацией в Намру. В 1918 г. он был прикреплен к миссии Тейчмана в Кхаме. Во время китайско-тибетской войны 1917-1918 гг. он служил под командованием Калон ламы, тибетского главнокомандующего. Перед прибытием в Нагчу он был дзонг-поном, или губернатором в Конгпо, где встретил полковника Бэйли и капитана Моршеда. Из этого перечня их заслуг мы могли убедиться, что имеем дело с опытными дипломатами, которым полностью доверяет правительство.

Выяснив цели экспедиции, кхан-по воскликнул, что весьма рад слышать все это, но с тех пор как Тибет стал религиозной страной, не имеющей отношения к делам внешнего мира, правительство страны вообще запрещает иностранцам посещать свои территории. Мы указали ему на то, что в 1904 году они допускали иностранцев и что в Гянцзе находился британский отряд. Губернатор только улыбнулся и уверил нас, что все британские подданные были выдворены из Гянцзе и что никогда не слышал о британских войсках в том районе. Мы спросили у него разрешения послать телеграмму из Лхасы в Сикким, но губернатор утверждал, что телеграфной связи между Лхасой и Индией не существует. «Когда министр Бэлл обсуждал с нами договор, то была необходимость в телеграфной связи, но после того как договор был заключен, телеграфную линию уничтожили. Британцы не сдержали своих обещаний и не научили тибетцев изготовлять черный порох».

Далее губернатор уведомил нас, что его правительство не разрешает британским, русским, китайским и японским подданным вообще посещать Тибет, а также провинции Ю и Цанг. Хотя в существующих договорах не ставится такое условие относительно американцев, но тем не менее они не могут нам позволить въехать, потому что британцы, русские и японцы станут пользоваться преимуществом этого прецедента и проникнут в страну. Губернаторы сообщили нам, что обычный способ обхождения с иностранцами, прибывающими на границу Нагчу, состоит в отправке их обратно в Синин или в Ладак. Но в данном случае власти были готовы рассмотреть нашу просьбу и позволить нам пересечь Тибет на пути к Индии. Кхан-по добавил, что согласно инструкциям, полученным из Лхасы, он и его коллега предоставят нам новых караванных животных и продовольствие до границы Индии.

В ответ мы сообщили губернаторам, что условия соглашения не могут быть применены к нам, поскольку мы не самозванцы, а имели официальный паспорт, выданный представителем Тибета в Монголии. Мы настаивали, чтобы экспедиции позволили посетить Гянцзе, проконсультироваться с британским торговым агентом, остановившимся там, и сослались на тот факт, что в последнее время многие из иностранных подданных побывали в тибетской столице, и главным образом генерал Перейра, который в 1922 г. пересек Тибет на пути в Индию. Губернаторы заявили, что все это была ложь, поскольку генерал Перейра никогда не существовал. Они снова и снова ссылались на общепринятое правило, что иностранцам не позволено посещать Внутренний Тибет (По-нанг), но мы могли свободно перемещаться по Внешнему Тибету (По-чий), включая все провинции к востоку от Чамдо и провинцию Тхо-нга-ри корсум на западе. Мы продолжали настаивать, чтобы нам позволили переправиться в Индию самым коротким путем, при необходимости минуя Лхасу, Шигадзе и Гянцзе. Тибетцы попросили показать предполагаемый маршрут на карте. Мы предложили маршрут через перевал Дам ла, который пересекает территорию Внутреннего Тибета между Лхасой и Шигадзе, и далее присоединяется к торговому караванному пути Лхаса – Индия в Пхари дзонге.

Этот маршрут имел большое преимущество, являясь намного короче любого из окружных маршрутов. Всего двадцать дней требуется вьючному каравану, чтобы дойти до Пхари дзонга, и, кроме того, он проходит по земледельческим районам Тибета, где легко можно было достать припасы. Мы снова напомнили губернаторам, что не являемся самозванцами и имеем паспорта, выданному тибетским представителем в Монголии. «Почему вы уделяете так много внимания клочку бумаги, выданного этим несчастным нищим?» – воскликнул кхан-по. Он терял самообладание, и стоящие рядом слуги нагло смеялись в рукава своих меховых кафтанов. Мы продолжали настаивать на своем и посоветовали кхан-по, что если тибетское правительство не признает своего официального представителя в Урге, то об этом следует немедленно сообщить китайскому и монгольскому правительствам. Губернаторы пришли в смятение и обьявили, что им нужно составить новое письмо относительно нас в Лхасу. Мы вышли с губернаторами из палатки, и они сразу же отбыли в свой лагерь. К вечеру сгустились облака, указывая на вероятную перемену погоды.

КНР

Сегодня в монастыре ждут близнецов-губернаторов, которые въедут при таком, по тибетским понятиям, недобром знаке, как покойница. Г. уехал за продовольствием по аилам, откуда вчера приходили два хора с сообщением об имеющихся двух мешках зерна, причем просили обменять им тибетские медные шо на китайское серебро, говоря, что с серебром они могут всюду поехать, тибетских же денег никто не берет. Кончок, приходивший из монастыря за курениями, сообщил невероятную новость, что губернаторы повернули из Цомра обратно в Нагчу. Официально это сведение не сообщается, но через местных старшин доходит слух, что причиной тому послужили какие-то особые выступления монгольского посольства, которое будто бы еще не вышло из Нагчу. Н. К. подчеркивает: "Если губернаторы, вопреки их собственному извещению, к нам не приедут, мы должны будем рассматривать эту лживость как особо тяжкое оскорбление нашего достоинства".

Пришедший среди дня старшина на наш вопрос о губернаторах утверждал, что они едут, что подтвердил и явившийся затем солдат, который клялся "тремя жемчужинами", то есть Буддой, Учением и Общиной. После такой самой высшей клятвы мы, конечно, должны официально ему верить, тем не менее версия Кончока очень правдоподобна. Старшина хотел купить у нас две винтовки, предлагая по двести нарсангов за винтовку со ста патронами. Платить предполагал медными шо, которые, как мы убедились, они сами не берут. Никаких других денег, кроме медяков, у местных жителей не имеется.

Н. К. вспомнил еще о двух пунктах, которые следует включить в декларацию губернаторам:

"Мы из любезности везли на пяти наших верблюдах специальный груз, принадлежащий Далай-Ламе, но Тибет не только не оценил доброжелательный жест, но принял нас, как разбойников".

И далее:

"Мы имели намерение пригласить для буддийского храма в Нью-Йорке ученого геше из Тибета, но это дружеское намерение должно отпасть, ибо нас встретили, как разбойников".

Со всей справедливостью мы включаем эти пункты, которые, как неоспоримый документ, разойдутся впоследствии по всему буддийскому миру. Н. К. опять повторяет: "Да исполнятся пророчества!" Конечно, он имеет в виду не идеологическую сторону их, а, по обыкновению, что-то вполне реальное.

На днях Н. В. всерьез предложил и даже начертил проект памятника нашей Миссии для установки в Нью-Йорке перед зданием Музея, но все лишь улыбались этой идее как несвоевременной, ибо никто еще из участников не собирался умирать. Сегодня Н. В. указывал на сходство хорских мечей с древнеготскими. Отмечаю это, но вывода не делаю. П. К. окончательно утвердился в мысли ехать в Австралию. В 4 ч. дня прибыл гонец с бубенцом, признаком казенной надобности, и сообщил, что завтра губернаторы приедут в монастырь. Конечно, я понимаю, что получается "слоеный пирог" из сведений, но ведь ими-то мы и живем.

Много раз мы наблюдали, что отдельные яки зачем-то останавливаются у трупа нашей павшей лошади Красавчика, причем глодающие труп собаки особенно яростно, как бы негодующе, лают. Сегодня с несомненностью установили, что большой черный як обгладывал труп лошади. Мулы очень неразборчивы в пище; на наших глазах съедали куски веревок, тряпки, кошмы, но мяса ни сырого, ни вареного не ели. Только один тибетский серый мул с большим аппетитом ест вареное и жареное мясо в любом количестве.

Вечером коллекция наших сведений пополнилась известием, что едет только один гражданский губернатор, а духовный был вызван в Нагчу. При почти полной луне хоры плясали около наших палаток, причем их движения как нельзя более напоминали известную картину Н. К. "Каменный век", находящуюся теперь в Музее в Нью-Йорке. Один из хоров исполнил довольно музыкально намтар (сказание) о Гэсэр-хане, в котором описывал его походы, вооружение героя и его войско. Н. К. задумчиво заметил: "И здесь имя Гэсэр-хана сопутствует нам". Певец пояснил, что он исполнил эту песнь как добрый знак для нас по случаю приезда губернатора. Характерно, что хоры и жители К'ама отличают себя от тибетцев - опасливо поглядывая на монастырь, где были майор и солдаты, шептали: "Только бы тибетцы не услыхали".

НВК

5.I. Утром безветренная, но очень холодная погода.

Следует отметить, что на наших глазах идет глухое, но интенсивное брожение против властей. Раздаются даже голоса, что при китайцах жилось лучше. Поборы и злоупотребления чиновников, научившихся этому у китайцев и превзошедших их в этом, медленно но верно раздражают народ. Пришлось видеть и правительственную расправу. За уклонение хора от караула при лошадях — солдат расправился с ним. И хорошо бы кулаками, нет — тяжеловесными камнями по чем попало. Хор промолчал, но за спиной солдата язык его развязался и... далеко не в пользу начальства.

Умерла долго болевшая жена майора. Она умерла в 23 года от беспробудного пьянства при легочной болезни. Через несколько дней состоятся торжественные похороны молодой дамы — то есть передача ее разрезанного тела в распоряжение грифов и... монастырских собак. Получено известие, что губернаторы, получив сведения о бунте находящегося в Нагчу монгольского посольства, — повернули обратно. Сведения недостоверны, но интересно, в какую басню превратят свой поворот губернаторы. А может быть, они никогда и не выезжали из своей резиденции и все приготовления к встрече — только искусная инсценировка. Н.К.Р. предполагает расценивать этот поворот губернаторов как акт невежливости по отношению к экспедиции.

Вечер — это большое удовольствие для всех нас. Мы слушаем Н.К.Р. Следует удивляться свойствам и значительности его речей. Обычно люди не говорят, а просто болтают, лениво цепляясь за несвязные мысли, проходящие через недисциплинированный мозг. А если они и бывают интересны, то на несколько часов, после которых все их внутреннее содержание походит на выжатый лимон. Каждая фраза Н.К.Р. — это четкая формула. Всегда значительная, интересная и никогда больше не повторяющаяся. Во всех его словах, действиях и мыслях виден полный контроль сознания и воли. То, что называется внутренней дисциплиной. Начинаешь понимать разницу, указанную в Евангелии, — между глаголом и праздным словом.

Вечером на продажу приносят несколько тибетских мечей. До чего они похожи на мечи готов. Уже темно. У костра тибетец поет красивую песню о легендарном Гесер-хане, песню с грустным однообразным припевом. Гесер-хан герой, о котором существует целый цикл легенд. В прежних воплощениях он боролся за правду на земле. Теперь он опять должен скоро прийти со своими прежними соратниками и очистить землю, а в частности, Тибет, от зла и восстановить справедливость и истину. Ладакские короли, потерявшие трон после завоевания Ладака кашмирцами, с гордостью ведут свое происхождение от Гесер-хана.

ПКП

5 января. Губернаторы, ехавшие к нам четыре дня, на пятый день оказались в Нагчу. По словам Кончока, губернаторы доехали только до Цомра, в 10 километрах от НагчуЦзонга, и вернулись обратно из-за каких-то новых недоразумений с монгольским посольством, которое должно было выехать в тот день из Нагчу на север. Это новое известие является из ряда вон выходящим по своей нелепости.

Возникает подозрение, что вся эта история с поездкой губернаторов является просто плодом изворотливой фантазии майора, более всего пекущегося о собственном своем спокойствии. Вечером приехали в монастырь два гонца от губернаторов с известием о прибытии последних в Чунарген. Завтра губернаторы должны быть здесь.

Вечер был теплый, спокойный. Мягкий свет луны обволакивал все голубым бархатом. И скалы, и монастырь в отдалении, и весь лагерь тонули в голубой фантастической дымке. Тибетецдесятник, взмахивая длинными рукавами, кружась и притоптывая, показал нам национальные танцы, а потом пел длинный и красивый, полный гортанных звуков «намтар» о Гесерчжалпо — «Сказание о Гесерхане», о его подвигах, славе и силе могучей.

Ночью мешали спать сновавшие взад и вперед по лагерю хоры, деятельно готовившиеся к встрече губернаторов. У наших десятников отобрали палатку, и несчастные хоры провели ночь под открытым небом.