22-01-28, Дневники участников Тибетской экспедиции

22/I Н. К. о сознании тибетцев. Смерть ламы Малонова. Боевой клич голоков и ответный — хоров. Указ тибетского правительства о запрещении убивать мускусных баранов.

ЮНР

На следующий день мы проехали несколько поселений кочевников, окруженных трупами павших яков и лошадей. У нескольких палаток насчитывалось до сорока мертвых яков. Голод и снегопад произвели в области ужасное опустошение. Перейдя небольшой перевал, мы достигли широкой долины, к югу от которой уловили первые отблески сияющих пиков горной цепи Шанг-шунг.

После перехода долины некоторое время мы пересекали гребень горы и остановились на берегу реки Наг. Снег покрывал землю слоем около пяти футов, и мы потратили несколько часов, очищая место для палаток. Проводник сообщил, что мы могли бы достигнуть Нагчу в тот же день, но лучше бы остановиться здесь, поскольку животные были очень утомлены и мы уже потеряли несколько яков.

КНР

Встали в 6 ч. утра при сильном морозе - в палатке было -23° С. Вышли на восходе солнца в 8 ч. 20 м. Вскоре значительно потеплело, и ехали уже при жарком блеске яркого южного солнца на нежно-голубом небе. Опять глубокий рыхлый снег и кочки, нагорья и холмы. Мохнатые яки с пушистыми хвостами шли по брюхо в снегу, часто останавливаясь; один пристал и брошен в дороге. Местность более населенная - часто попадаются аилы, где покупали аргал по 7 шо за мешок.

В пути нас нагнал солдат майора, а потом сам майор, которые сегодня же вечером будут в Нагчу, чтобы предупредить о нашем приезде и приготовить обещанное помещение.

По поводу тибетской тропы Н. К. замечает: "Прямота поступи является одним из признаков развитого сознания, но бессмысленные зигзаги тропинок Тибета - не характерны ли они для состояния сознания тибетцев?"

В 5 ч. дня появился Кончок, сообщивший, что из Шаругона он выехал вместе с майором третьего дня. Первая их остановка была в Чу-наргене, где в дороге скончался лама Малонов. Смерть Малонова является примером того, как люди губят сами себя. Много раз, когда еще он был на службе Миссии, мы убеждали его не сидеть целые дни неподвижно в палатке и не пить бурятских "задачек", состав которых был ему неизвестен, но губительный результат которых мы видели на ламе Ринзине, который обращался по секрету к Малонову, ни разу не обратившись ко мне. Он весь отек, и если б не был отослан в Цомра для пастьбы верблюдов, то разделил бы участь Малонова.

Прошлой ночью из лагеря голоков слышался их боевой клич: "Ки-ку-хо!", на что наши хоры отвечали вагнеровским возгласом: "Хей-я-ха!" Сегодня выяснилось, что оба стана демонстрировали свою бдительность на всякий случай.

Кончок привез нам свежий препарат тибетского мускуса, причем сообщил, что приезжавший летом в Чу-нарген Хорчичаб объявил населению указ правительства о запрещении стрелять мускусных баранов. Мускусный мешок, доставленный нам, Кончок получил от одного из старшин, убившего барана в К'аме, недалеко от Шаругона. Кончок очень резко отзывался о майоре, который ничего не сделал для удобства нашего переезда. Сегодня в 1 ч. 40 м. пополудни пришли на стоянку - кругом опять глубокий снег. Яки запоздали и пришли не ранее 3 ч. дня. Вечер холодный - до заката солнца уже -10° С в палатке.

НВК

22.I. Чантанг провожает нас всей силой своих злобных дыханий. Ночью мороз доходил до —45° С. С трудом снимаем лагерь. Руки леденит, и дышать иначе как через теплый платок поверх рта — совершенно невозможно. Лама Малонов садится на яка и, покачнувшись, падает на землю бездыханный. Разрыв сердца... и его жизненный путь окончен. Надо надеяться, что это последняя жертва. Холод страшный. Мерзнут ноги, перчатки не греют. Еще раньше приучил я своего «монгола» идти под управлением одних шенкелей и баланса — без повода, и теперь пользуюсь результатом своего труда. Бросив поводья, еду, глубоко засунув руки в рукава своей шубы.

Проходит пара часов, и перед нами в ложбине вырисовываются... здания. Здания, не виданные нами уже давно. Не мираж ли? Но нет, оказывается, это Нагчу, конечная цель этой части нашего пути. Точно, перед нами настоящий город. Предместья, дальше двухэтажные здания... но это уже мираж. Нагчу — два храма монастыря, правда, в два этажа, управление губернатора, или «дзонг», то есть замок, три лавки и сотня безнадежно грязных мазанок. Подходим к городу. Улиц нет. Вокруг домов пустыри, и всюду грязь, отвратительная грязь. За скованной льдом рекой — женский монастырь. Еще дальше в горах скит. На вершине одной из гор место, обнесенное выбеленной стенкой, вокруг которой шесты с оборвышами молитвенных флагов. Это место для разрезания трупов. Мерзкое место. Женский монастырь со своими расходящимися вниз контурами производит впечатление, точно он привалился к откосу горы. Желто-серый — неприятным пятном выделяется на снегу. На краю города отведенный нам дом. Он грязен, довольно велик, и холодно в нем, как на дворе. Правда, стены обиты дешевой материей индоанглийской фабрикации и есть нечто для разведения огня. Это нечто — стоящий посреди комнаты глиняный столб фута в 4 высотой с плоской купелью для аргала. Трубы, конечно, нет, и дым гуляет при топке по комнате. Дым аргала настолько едкий, что выдержать его можно только пару секунд.

Благодаря энергии Е.И. все как-то начинает устраиваться. Работа идет целый день. Метут помещения, выносят из них грязь целыми кучами и заклеивают окна промасленной бумагой. По городу собирают железные печки, установкой которых предполагается заняться завтра. Вечером у каждого есть комната и ночлег. Конечно, все далеко от намека на комфорт, но после зимнего похода по холодному Тибету — и это уже хорошо.