09-09-27, Дневники участников Тибетской экспедиции

9/IX Панаги. Нападение их на монголов. Съедобные ягоды и лакричный корень. Нейчжи-гол. Испуганные караванщики. Отдых на песке.

ЮНР

9 сентября мы снялись часам к 6 вечера, чтобы пройти надоевшую пустыню, протянувшуюся между оазисом Буре-йин-гола и горами Нейджи-Андак. Путь проходил по дну пересохшей реки, а затем по невысокой речной террасе, и вскоре мы вышли на песчаную равнину, называемую местными монголами «Глен-шала». Мы пересекли равнину в юго-юго-западном направлении и после двухчасовой езды подошли к реке Нейджи, текущей среди террас, которые возвышались до семидесяти футов. Наш караван верблюдов, выступивший двумя часами раньше, возможно, следовал по другому пути, находящемуся на западе от нас. Внезапно вдалеке в темноте мы заметили несколько костров. Это не мог быть наш караван, который шел впереди нас и приближался к ущелью Нейджи. Портнягин и я поехали на разведку к кострам и, к нашему удивлению, обнаружили, что, действительно, это был наш караван верблюдов, который расположился на ночь, опасаясь бандитов. Монгол проводник отказался идти дальше. Мы распорядились людям навьючить верблюдов и немедленно продолжать путь. Проводник очень отказывался и заявил, что он поведет караван только при одном условии, что кто-то еще и я будем ехать впереди каравана и предупреждать об опасности. Полковник и я поехали впереди каравана, внимательно осматривая ближайшие холмы. Мы проехали мимо трех тел монголов и двух коней. У одного из них была большая сабельная рана на голове, а двое других умерли от пуль. У одной лошади был разрублен бок, другая была застрелена в голову. С людей была сорвана одежда, и грабители выкололи им глаза. Зрелище было ужасное, и наши монголы были удручены, за исключением торгутов, которые хладнокровно рассматривали тела и заметили, что каждый нашел свою смерть. Нам сообщили, что впереди лежат тела шести голоков, и я особенно хотел их посмотреть, чтобы установить, к какому племени они принадлежат. Но наш поиск не дал результата. Было темно и, возможно, голоки забрали мертвых, согласно традиции. Песчаная поверхность равнины все еще носила следы жестокого боя, на земле было много следов от копыт скачущих лошадей. Осмотрев эти следы, каждый мог легко описать этот бой. Голоки спрятались за небольшими холмами и оттуда напали на приблизившуюся монгольскую милицию. Последовала атака, и трое монголов, тела которых мы видели, были убиты. Затем милиция атаковала голоков на вершине холма, где произошла короткая кавалерийская схватка, после которой голоки ускакали в горы, а монгольская милиция преследовала их.

После пересечения песчаной равнины мы вошли в ущелье Нейджи. Река Нейджи текла в глубоком каньоне с высокими террасами. Мы остановились в час дня в узкой долине, называемой Цайган-удзур. Транспортные мулы нагнали нас, но было слишком поздно ставить палатки. Мы провели ночь под открытым небом. Ночь была отвратительной, а к утру заморосил дождь. В полумиле от лагеря отдыхал наш караван верблюдов. Тибетский нирва внезапно почувствовал себя хуже, и ответственный за караван подумал, что лучше на ночь остановиться и сообщить об этом нам.

КНР

Встали в 8 ч. утра. День обещает быть жарким, поэтому предполагаем выйти к вечеру, пустив караван вперед. Выясняется, что нападение на здешних монголов осуществили семь человек-тибетцев племени панага-сум, которых встретило около пятидесяти цайдамских монголов, одержавших над панагами верх.

Чимпа чувствует себя пока лучше благодаря уходу, понемногу оживает в дороге и, приближаясь к родной стране, сбрасывает с себя те тяжелые воспоминания, которые связаны у него с путешествиями в Халку, где два его каравана были ограблены один раз шайкой Дже-ламы, другой раз, по его словам, какими-то войсками.

Сегодня с утра выясняли точное количество дней, необходимое нам для перехода до Нагчу, причем насчитали все-таки 28 дней, то есть почти на неделю более ранее предполагавшегося срока. В связи с этим встал вопрос о недостатке некоторых продуктов и, главным образом, муки и чая. Говорят, что останки убитых панага-сум где-то до сих пор валяются при дороге. Н. К. отмечает странность, что сородичи убитых до сих пор не приехали, по обычаю, за их телами. Не скрыто ли в этом приготовление к чему-то дальнейшему?

Вчера вечером, когда разбивали лагерь, Ю. Н. и Н. В. подробно осматривали местность для наиболее удачной расстановки караулов. За ночь никаких тревожных признаков не было. Сопоставляя сведения о вышеупомянутой стычке со сведениями, ранее до нас доходившими, следует предположить, что в этой местности происходил ряд стычек, что особенно становится понятным и возможным, так как за последние три года регулярные тибетские войска были сосредоточены вместо района Нейчжи в районе Синина. Недалеко от нашей стоянки, в урочище Ара-Толай, растет лакричный или солодковый корень. Монгол Циринг набрал целую охапку кустов лакрицы и теперь очищает светло-желтые, внутри мягкие, свежие корешки неприятно-сладковатого вкуса. Сегодня все мы ели вышеупомянутые ягоды, и трое из нас в большом количестве - никаких расстройств или последствий от них не заметили, что подтверждает съедобность тех и других.

Выступили в 5 ч. 50 м. вечера, отправив мулов и верблюдов на два часа ранее. Шли сначала по каменистому сухому широкому руслу, заросшему кустарником, напоминающим тую. Далее дорога пошла по песчаной, совершенно оголенной возвышенности, местами покрытой галькой, и вскоре мы услышали шум быстро текущей горной речки Нейчжи-гол и увидели вдали огонь костров нашего каравана. Подъехав ближе, при свете почти полной луны мы увидели караван разгруженным, а караванщиков готовящимися пить чай. Оказалось, они боялись идти ночью в тибетские горы ущельем. Приказав, к их неудовольствию, вскоре выступить за нами, мы отправились далее в горы и ровно в 12 ч. ночи вступили между величественных острых скал в ущелье, вернее, широкую долину меж массивных гор на территории Тибета. Пройдя еще немногим более часа, остановились слева у гор на песчаной почве и расположились в шубах на песке на краткий отдых.

НВК

9.IX. Притаясь за скалой с биноклем, я наблюдаю. На утесе невдалеке два орла. Нельзя наглядеться на их медлительные царственные движения. Они охорашиваются, чистят перья и равнодушно посматривают на меня. И в этом равнодушии сквозит какое-то презрение. Как мало похожи эти птицы на своих родичей за проволокой, в зверинцах: грустных, нахохленных, с растрепанными перьями. Нет, диких животных надо смотреть на свободе.

Н.К.Р. говорит о музее своих картин в Нью-Йорке. «Я забочусь о нем так же, но не больше, чем о других учреждениях под моим руководством, в которых нет ничего моего. Я истребил личное отношение к своим картинам и совсем оторвался от них». Дальше Н.К.Р. говорит о собственности вообще: «Мое — надо заменить понятием временно находящееся в моем распоряжении. Собственность в обычном понятии вредна тем, что привязывает к земле». Становится понятным, почему великие Учителя человечества так подчеркивали освобождение от «имения» и звали заменить ценности «мира сего» ценностями духа.

Один за другим поднимаются на ноги верблюды, и поводыри привязывают их друг за другом; седло переднего и носовое кольцо заднего. Скоро транспорт исчезает в облаке пыли. Мы остаемся и пьем чай под красивой черной скалой с цветными жилками. К шести часам жара уменьшается, и мы садимся на лошадей. Путь вьется равниной между кустами. Солнце садится в густую мглу облаков, протянувшихся на западе. Остальное небо чисто и в нем еле намеченная луна. Что-то маленькое и верткое мечется под ногами лошадей — это тушканчик. Он уморительно прыгает на своих длинных ножках, видимо, очень напуган, и быстро скрывается в куче камней. Вокруг песчаные барханы, потом саженный подъем, и мы выезжаем на ровную площадку, усыпанную песком, точно нарочно приготовленную для военных парадов. Генералы Фридриха Великого были бы от нее в восторге. Сумерки, туман и пыль. Песок становится крупнее, и галька скрежещет под копытами. В темноте под обрывом шумит и бьется о скалы быстрый Неджи-Гол. Далеко впереди при лунном свете виден между горами широкий проход. Это созданные природой ворота — ворота в Тибет.

Невдалеке весело краснеют костры. Чьи? И к нашему удивлению узнаем, что это наши верблюды, которые должны были бы быть в движении и далеко впереди. Голубин докладывает, что люди развьючили верблюдов, пьют чай и дальше идти не хотят. Н.К.Р. приказывает вызвать нерву каравана, то есть старшину — тибетца Кончока. Через переводчика следует горячий разговор. И тогда выясняется поведение монголов, которое мы уже несколько дней не могли понять. Трупы убитых невдалеке. Здесь еще, так сказать, пахнет порохом — и трусливые монголы попросту боятся идти вперед. А вдруг засада. Проводник-лама, видно, тоже боится. И тогда вмешивается в разговор Н.К.Р., подъехавший к кучке спорящих, окруженных толпой наших бунтарей. «Они не хотят идти вперед!» Н.К.Р. говорит: «Они должны идти». Хотя монголы не понимают языка, но сама интонация действует на них, и люди расходятся, спешно грузят верблюдов. За все время похода я никогда не видел, чтобы кто-либо не послушался спокойного и властного слова нашего вождя.

Один за другим гаснут быстро разгорающиеся и так же быстро затухающие костры из аргала. Теперь новая заминка. Проводник отказывается идти вперед, ссылаясь на то, что темно и ничего не видно. А луна озаряет местность полным светом. Но с проводником разговор короток. Ю.Н. переводит ламе несколько моих крепких, подобающих случаю выражений. Потом мы становимся впереди, и конная партия приходит в движение. Невдалеке бесшумно скользят громадные со своими вьюками силуэты верблюдов. Проводник едет за Ю.Н. и выразительно читает вслух молитвы. Идем быстро, но горы точно уходят от нас, и только часа через три подходим к проходу в скалах. Пришпорив лошадь, отделяюсь от других на сотню шагов и первым вхожу на землю Тибета. Смотрю на часы — ровно двенадцать.

Невдалеке от тропы, неестественно вытянувшиеся, длинные, лежат трупы убитых.

Горы сразу меняют свой вид. Их громады величественнее и диче сравнительно с горами Цайдама; при луне — вид у них сказочный. Через два часа останавливаемся на ночлег, который устраивается под прикрытием наклоненной над песчаной площадкой скалы. Впереди, за увалами, надежная стрелковая позиция.

Сегодня моя очередь дежурить. На походе европеец входит в число туземных часовых. Но так хочется спать. Глаза слипаются, мысли путаются... Единственное средство быть бдительным и не заснуть — оставаться на ногах.

Собаки ложатся поодаль. С ними легче. Но вот они, точно сговорившись, встают и ленивой побежкой исчезают в темноте... это очень скверно. Монгольские собаки мало привязаны к человеку, плохие сторожа и глупы. Мелькнула тень. Точно кто-то перебежал от того острого камня... Машинально щелкает затвор карабина. Нет, ничего, так показалось. А вот опять какое-то движение у коновязи... И всматриваешься напряженными, усталыми глазами в темноту... Отстояв свою очередь, бужу бурята и, завернувшись в шубу, ложусь с карабином у изголовья. И моментально засыпаю.

Под утро подходят мулы и верблюды.