БОЖЕСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ. Урок 36, Учение Храма. Часть 1.

Какова ценность теоремы Евклида для ученого, который ужасно страдает из-за сломанной кости? Какова ценность строения материи, аурических центров и потоков силы, которые действуют через такие центры, для истомившегося душой ученика, чья жизнь – одна сплошная великая жажда божественной любви и признания? Дело не в том, что такой ученик интеллектуально неспособен усвоить и принять знания, переданные ему, – но в той огромной пропасти, которую его жажда создала между интеллектом и сердцем; в пропасти, на данный момент непреодолимой – ибо необходимость единения с высшим «я» стала для него неизмеримо более значительной, чем необходимость пищи для ума. Душа его требует насыщения гораздо настоятельнее, чем ум – стимуляции или удовлетворения. Как бы ни было ценно такое знание для него в другие моменты, в тот период, когда жажда его довлеет над ним, оно не только бесполезно, но и вредно.

Для людей этого мира настает период реакции, вызванной напряжением и стрессом интеллектуальных поисков. Материализм и прочие «-измы» пробудились от своего сна примерно четверть столетия назад, миновали срединную веху пути своего цикла и в своих смертных судорогах вновь пробуждают вечно обновляющиеся голод и жажду праведности, божественной любви, «лика Отца». И пусть они подавляют ее, борются с ней, пытаются удовлетворить эту потребность материальной или ментальной диетой – души человеческие лишь будут взывать все настойчивее день ото дня, пока сами небеса не переполнятся их голосами и на просьбу их не последует ответ и исполнение – ибо мы должны захотеть одной конкретной вещи более, чем хотим всех остальных вместе, должны быть готовы пожертвовать ради этой вещи всем остальным, прежде чем сможем потребовать ее с достаточной силой, чтобы принудить ее воплотиться.

Для делового человека негодность материальных предметов как источника удовлетворения становится в конце концов устрашающей. Вечно сужающееся поле зрения среднего ученого-материалиста со временем сплющивает его душу, как если бы она была вложена между обложками фолиантов. У такой бедно питаемой души могут быть длина и ширина, но нет толщины и глубины, то есть нет места для расширения, нет пространства, где все живое могло бы расти, процветать и наполняться красотой, радостью и довольством. И когда вся длинная, долгая история жизни в манифестации будет рассказана, останется ли у нас что-то, за что стоит бороться, кроме стремления к одной цели – то есть к единению с великим Отцом-Матерью, Жизнью, которая любовью своею вызвала нас к существованию и поддерживает нас в нашей надежде наконец «узреть Бога лицом к лицу»? Это мистическое предложение, между прочим, символизирует единение Материи и Духа.

Остерегайтесь же разрушить веру даже самого скромного создания, живущего в поклонении идеальному Богу, будь этот Бог его собственным творением или нет, ибо с утратой веры человек также теряет и способность любить. Теряет на годы, а быть может – и на целые века.

Светские мудрецы позволяют себе немало насмешек над идеей о том, что возможна любовь человека к духовному принципу. С тем же успехом могут они насмехаться над Великим Законом, который правит действием вод земных, небесных и морских; ибо то, что закон гравитации притягивает каплю воды в небесах и земле к ручейку, реке и, наконец, к океану, так же верно, как и то, что любовь Божия пробуждает и притягивает к себе любовь человеческую.

В быстро надвигающиеся дни испытаний, которые род человеческий навлек и навлекает на себя, когда голоса Справедливости, Милосердия и Сострадания не будут более слышны на земле, когда могущество одно будет казаться правым, и рука каждого человека обратится против всех остальных – спасительной благодатью, единственной живой реальностью, которая сохранит землю в ее форме, и воду, и семя для нового человечества, будет ныне дремлющая в сердцах массы рода человеческого любовь к Богу. Любовь, которая пробудится от своего долгого сна в результате переносимых страданий, и когда она проснется, то узрит свой волевой, прекрасный лик в ликах всякого другого живого существа и вещи, как в зеркале.

Какая разница, каким именем вы назовете ее – будь то Бог, любовь, притяжение, гравитация, закон или жизнь? Она есть все имена в одном имени, все слова в одном слове. Слово сие непроизносимо для смертного, и ни единой буквы, ни единого слова невозможно добавить к этому имени, доколе последняя вещь в манифестации не станет вновь первой, доколе челюсти змия не сомкнутся крепко на его хвосте[47].

Не судите соседа своего как лицемерного ханжу, если действия его не всегда подтверждают произносимые им слова, особенно если он ссылается порою на любовь к Богу в сердце своем. Он может быть лжецом, вором, развратником и всем прочим, что мир считает порочным; но в то же время в нем может пробуждаться та удивительная, долго дремавшая сила, у которой до сих пор не было возможности изменить его низменную натуру. Ведь не станете же вы отвергать или грубо критиковать слова электрика, скажи он вам, что определенная динамо-машина способна вырабатывать определенное электрическое напряжение. Будь вы достаточно заинтересованы, вы бы позволили ему доказать это и помогли бы создать условия, с помощью которых он мог бы выработать такое напряжение и сделать его различимым для вашего сознания. Может быть, данная человеческая «динамо-машина» способна выдать лишь очень небольшое напряжение любви, но сам факт того, что эта мысль посетила сознание человека, доказал бы возможность пробуждения этой силы, ибо невозможно вообразить никакую вещь, которая не существует уже на каком-либо из планов бытия.

Величайшим вопиющим злом нынешнего века является кажущаяся невозможность объединить в одну действенную организацию различные общества людей, которые трудятся ради одной и той же цели. В каждом таком обществе непременно проявляются либо Иуда, либо Фома неверующий, которые предают и сомневаются и ведут, наконец, к разрушению – и, делая это, воздвигают препятствия между собственным обществом и всеми прочими. Все разнообразные национальные церкви мира сохраняют формы, церемонии и некоторые другие атрибуты вечных истин, так же как делают это многие религиозные и светские организации. Если бы все они смогли объединиться, если бы существовал хотя бы один общий бесспорный принцип, то история мира могла бы перемениться в мгновение ока. Но труды Разрушителя продолжаются, и в конце концов приведут к такому рода безумию, когда все люди будут слепо сражаться против всего и вся. Когда этот период пройдет, наступит другой, о котором я уже говорил, – то время, когда сердечный голод, голод по Богу, будет преобладать над всеми прочими желаниями, и тогда Бог снова сможет говорить с человеком в безмолвии.