13-02-28, Дневники участников Тибетской экспедиции

13/II Нехватка молока. Аргальный дым.

ЕИР

Любящий отец шлет привет. Избегнем опасности. Построение города будет ближайшей задачей всего Братства. Именно эта задача будет самой главной среди Наших предначертаний. Теперь лишь здоровье и молоко. Можно испытать завтра или сегодня довертов(69?) порошок в молоке. Явление огня уменьшается, ибо возгорание дает желтый огонь. Все Мы на страже. Мы просим всю осторожность. Явление, явление, явление. Наш привет Сестре Урусвати. Считайте дни до создания города. Изображение Урусвати у Нас, как терафим. Но почему я так была притянута как магнитом к своему облику? Терафим охраняет и привлекает. Урусвати с Нами. Ибо Сам Будда охраняет теперь терафим. Нужен лишь маленький отдых для здоровья. Видела свое изображение в светло-голубом, усеянном пестрыми цветочками, восточном шелковом халатике, окруженном темно-сине-лиловой аурой. — Все мое существо потянулось(?) со страшной силой к этому изображению. В ночь на 13-е видела три желтых пламени в области гортани. Уже несколько ночей подряд вижу свое изображение, увеличенное раза в полтора, огромные глаза, грозно смотрящие.

КНР

Молоко, запасенное нами в бидонах в Шаругоне, кончается. Здесь достать его вообще нельзя, между тем Е. И. при воспалении горла оно крайне необходимо. Точно так же трудно достать какие-либо древесные материалы для печи в ее помещении, так как Е. И. не переносит аргального дыма, выделяющегося при сжигании плотного ячьего помета. При этом не забудем, что яки, как и большинство тибетских животных, не брезгуют от голода и падалью. В то же время известно, что дым, получающийся от сжигания органических остатков, содержит наибольшее количество синильной кислоты. К вечеру выяснилось, что молоко можно достать только в том самом Шаругоне, где мы стояли. Значит, на большой дороге в Тибете кружку молока можно получить за 60 верст. Губернатор сообщил, что яки будут нам даны 25 февраля, чему верится с трудом.

НВК

13.II. Сегодня день рождения Е.И., но она опять себя плохо чувствует и не выходит. Ночь была теплая — но утро холодное. В палатке тоже мороз, пока горячее солнце не согреет воздух, который уже держится, так как ткань его не пропускает. Сижу на дворе. Монгол Серинг метет его и швыряет камнями в голодных собак, которые появляются в воротах и крадутся по двору, пытаясь стащить что-либо съедобное. Новый пес Каду, подарок одного из губернаторов, сменивший бывшего на испытании пса, пищит и умильно смотрит на меня. Ждет, не спущу ли я его с цепи. На кухню приходят тибетянки с деревянными бадьями воды на спине, и непонятно, как они могут нести на себе такую тяжесть — ведер в шесть. В ворота виден на пустыре дом-мазанка, увешанный молитвенными флагами. По тропинке через замерзший ручеек проходит тибетец, вертя молитвенное колесо. Вдали другой, сверкая обнаженным мечом, — отбивается от нападающих на него собак. Две девочки робко входят во двор, направляются к кухне и, став у двери, с любопытством наблюдают, что там происходит. Они обе невероятно грязны. На черной от грязи руке старшей серебряное колечко с кораллом. Вторая, поменьше, прелюбопытная обезьянка. Хорошенькое личико, насколько его можно видеть из под коры грязи; она олицетворенное кокетство и пугается всего, после чего хохочет, показывая ряд сверкающих белизной зубов.

На тибетский Новый год мы все приглашены к духовному губернатору. Потом — в монастырь, на церемонию изгнания дьявола. В Нагчу уже чувствуется предпраздничное настроение. В лавках толпятся туземцы и закупают всякие вещи и незатейливые сладости.

Когда ветер от поселка, у нас невозможно дышать от едкого дыма аргала. Н.К.Р. относит его ядовитость еще и к тому, что яки питаются во время бескормицы падалью.

Наши монголы, лама-проводник, маленький Кончок и брат его Таши, приносят Н.К.Р. хадаки с завернутыми в них леденцами. Они покидают нас и, пользуясь проходящим на север караваном, идут обратно в Монголию. Их одаряют деньгами, вещами, и они, сердечно простившись со всеми нами, уходят. Это были очень хорошие люди, и с ними жалко расставаться.