24-04-28, Дневники участников Тибетской экспедиции

24/IV Отправляемся дальше. Мольбище, учрежденное лхасским правительством и посвященное Оракулу. "Властитель Саги". Неожиданная остановка. Тибетцы украли попону. Большие строительные планы Н. К. Замечательное световое явление у Е. И.

ЮНР

24 апреля. Мы поднялись рано утром, чтобы ускорить отъезд. Возникла неизбежная задержка с караванными животными, которые прибыли в деревню, но по той или иной причине были задержаны в дзонге. Нам с Портнягиным пришлось идти во внутренний двор дзонга и выводить животных. После большой суматохи караван яков наконец-то отправился, и мы выехали в сопровождении двух доньеров, или местных чиновников, которые были назначены сопровождать нас в Шекар дзонг.

Тропа шла по левому все еще замерзшему берегу Чорта цангпо. Сразу за селением Сага стоял огромный менгир из серого гранита. Камень был окружен многочисленными небольшими колоннами, сделанными из мелких камней белого кварцита. На внешней стороне плиты виднелись следы частых возлияний маслом. По словам чиновника, камень стоял здесь с незапамятных времен и был посвящен богине Пал-ден Лхамо (дПал-лдан Лха-мо), божественной покровительнице района. По преданию, он является обителью целого сонма могущественных божеств и поэтому назван Сага, или «Счастливое Место». Этот местный культ Пал-ден Лхамо был введен по приказу правительства, и всем путешественникам приходится останавливаться здесь и совершать возлияния. Это хороший пример ассимиляции древних святилищ примитивной религии Тибета с современной тибетской церковью.

Страна была совершенно бесплодной, и мы удивлялись, где же находятся пастбища местных кочевников. После короткого шестимильного перехода мы остановились напротив снежного пика Сага Джочунг. Заставлять чиновника двигаться дальше было бесполезно, так как он утверждал, что яки находятся в плохом состоянии и могут совершать только короткие переходы. По-видимому, чиновник боялся местных кочевников и старался избежать неприятных разговоров. Его помощник оказался ни к чему не пригодным парнем и заботился только о себе. Достать зерно было невозможно, хотя каждый переход приближал нас к земледельческим районам Тибета. За один мешок ячменя, содержащий около семнадцати фунтов зерна, нам пришлось заплатить двенадцать нгу-сангов.

В наш лагерь пришла группа паломников, уроженцев районов, прилегающих к озеру Манасаровар, которые возвращались из странствия по монастырям Лхасы. Группа состояла из нескольких мужчин и женщин, несущих свое имущество на собственных спинах и путешествующих пешком. Они попросили немного денег и пищи. К сожалению, слово «бакшиш» здесь уже хорошо знали и широко использовали. Такие паломники редко ночуют в деревнях и чаще всего спят в пещерах и других защищенных местах. Местное население их не любит, и как правило, прогоняет прочь. Многие из них умирают по дороге от лишений, опасностей и голода.

Здешние кочевники, казалось, были очень независимы и почти не обращали внимания на приказы чиновников, сопровождавших нас. Вечером нам сообщили, что несколько сменных лошадей сорвались с привязи и убежали, но наши часовые заверили, что лошадей увели их собственные хозяева. Мы выразили протест чиновнику из дзонга, но он был не в состоянии удержать людей и лошадей. Чтобы заставить чиновников более аккуратно исполнять свои обязанности, мы забрали лошадь одного из них, и на другой день ему пришлось идти пешком. В результате на следующих переходах мы были обеспечены нужным количеством сменных лошадей.

КНР

Прекрасный день для перехода, солнечный и со свежим ветерком. Встали рано, однако тибетцы не торопились, и ни одного животного на месте еще не было. Заведующему транспортом, П. К., пришлось пойти к цзонгу и растолкать лентяев. Только после этого мы увидели, что он сам гонит первую партию яков. В самую последнюю минуту явился и доньер. Нерва цзонга так и не показался, ссылаясь на то, что мы "пелинги"; к тибетским же чиновникам он явился бы первый, но к "пелингам" не пойдет.

Не успели выйти из Сага, как получили разгадку, почему дохлые собаки выбрасываются на менданг. Недалеко, на север от дороги, мы увидели еще одно мольбище с высоким камнем посредине, уставленное со всех сторон свежими кучками белых камней. Средний камень носил на себе явные следы недавнего смазывания его жиром. Как оказалось со слов местных жителей, это мольбище учреждено правительством и посвящено правительственному Оракулу. Таким образом, не дикие племена, а само лхасское правительство устанавливает фетишизм, не имеющий ничего общего даже с шаманизмом, не говоря уже о буддизме.

Не успели мы пройти и трех часов по гладкой тропинке нагорья и посмотреть на красивые ледяные вершины "Властителя Саги", как перед нами выросла белая палатка доньера и нам предложили остановиться. Начались ссылки доньера на крестьян, не желающих везти и не признающих правительственных указов. Доньер заявил, что по выходе из своего района он может требовать, но что крестьяне района Сага его не слушаются, - такова цена тибетской власти.

Вместо маленьких мешков зерна в 39 фунтов принесли два мешка по 23 с половиной фунта, пополам с глиной и камнями, за двенадцать нарсангов. Цены с приближением к земледельческому району становятся все выше, и с каждым днем увеличивается число рассказов о сопротивлении местных жителей правительству. Бросается в глаза, что одежда населения становится все грязнее и беднее, а лица все более вызывающими.

По пути мы встречаем уже шестое языческое мольбище. Непонятно, почему в сочинениях о Тибете эти официально существующие места совершения низших языческих обрядов совсем не отмечены. Здесь говорят, что плохие крестьянские лошади, которых нам поставляют, еще хороши и что на правительственных уртонных лошадях вообще никуда уехать нельзя. Да, здесь правительство не пользуется ни доверием населения, ни тем более его любовью. Везде видишь по отношению к власти или полное равнодушие, или неуважение, или явное сопротивление. Приходится пускать в ход и угрозы, и взятки, и подачки, чтобы только двигаться дальше.

Вчера украли в Сага большую серого сукна попону. Этот случай как бы засвидетельствовал, что мы ступили туда, где возможны кражи, о которых нас предупреждали.

Н. К. сохраняет отличное здоровье, и единственное, чего бы он хотел, - это удлинить переходы, потому что всякая потеря времени для него является наибольшей неприятностью. Он уже живет планами на будущее, и ему настолько уже ясна картина Тибета, что хождение по нагорьям, кроме отдельных особо красивых мест, для него уже является бессмысленным. В число ближайших его задач входят большие строительные планы, наряду с которыми рождаются замыслы новых картин. Когда и как мы услышим об осуществлении этих планов? Ведь и о созданном в Америке мы узнали как-то совершенно неожиданно, без подготовительных сведений и сообщений. Откуда эта неисчерпаемая энергия? За все время пути мы не слышали от него ни слова об усталости, ни упоминания о голоде или холоде. А между тем трудности зимнего пути превышали, по словам участников войны, все тяготы зимних военных походов.

Сегодня ночью у Е. И. было замечательное световое явление, продолжавшееся около сорока минут. В направлении от лица к груди и обратно двигалось нежгучее пламя серебристо-золотистого цвета, с необычайным ощущением "кольца" в области шишковидной железы {glandula pinealis). Сегодня ночью Н. К. и Е. И. получили замечательное известие.

НВК

24.IV. Лилово-розовая утренняя заря освещает вершины гор, напудренных ночным снегом. Потом разливается яркий свет и из-за горного хребта поднимается солнце. Смотрю на градусник, –7° С.

С трудом собираются уртонные яки. Н.К.Р. посылает за нервой замка. Но он не появляется и посылает ответ, что если бы мы были тибетскими чиновниками, — то он явился бы с низким поклоном; но так как мы иностранцы-пелинги, то это другое дело. Во всяком случае, животные все пригнаны, грузы навьючены, лошади оседланы и мы выступаем.

Теперь Трансгималаи протянулись уже за нашей спиной и мы прямо идем на юг. Переходим речки, совершенно освобожденные ото льда. У тропинки высится большой черный «олений камень», обильно политый маслом и окруженный прямоугольником врытых в землю камней. По всему видно, что мольбище совершенно новое и является местом поклонения шаманствующих тибетцев. Это явление по нашему пути делается все более безобразно-значительным, особенно если сопоставить его с только что виденным нами оскверненным мендангом.

По пути Н.К.Р. обращает наше внимание на красоту отдельного пика, высящегося одиноко над горной грядой. Это — «Властитель Саги». Н.К.Р. перевидал большинство азиатских гор. «Хорош Куньлунь, — говорит он, — очень красивы некоторые повороты Тянь-Шаня, величественны Сессер и Каракорум, — но все меркнет перед Гималаями».

Через два часа пути, пройдя около 15 километров, мы приходим на новую стоянку. Крестьяне, несмотря на все даики и далай-ламские паспорта, не желают давать уртонных яков. Наш доньер очень низкого мнения о здешних крестьянах. «Они бунтари, — говорит он, — не повинуются властям, и единственная на них управа — кнут; дальше они совсем другие, гораздо лучше». Выясняется, что вместо сокращения нам опять хотели удлинить путь дней на пять. Теперь у нас хорошие карты. Районы и дороги обозначены на основании точных данных топографических экспедиций 1904 года. Обманывать нас стало очень трудно, и тибетцы недоумевают, откуда пелинги так хорошо знают местность и открывают их шашни.

В полдень жарко. Появляются мухи.

Из разговора с доньером выясняется, что не дикие племена устанавливают шаманский фетишизм, а само лхасское правительство. Мольбище, которое мы прошли, оказывается, утверждено правительством и посвящено государственному оракулу. И это — правительство якобы буддийской страны. По пути мы встретили 6 мольбищ, на которых приносятся жертвы дольменам. Странно, почему в литературе об этом низшем проявлении фетишизма в Тибете почему-то до сих пор умалчивалось. Н.К.Р. говорит, что если бы относиться к тибетцам, как к другим диким племенам, стоящим на низшей ступени развития, то все отмечаемое нами, конечно, преломлялось бы под совершенно иным углом зрения, и мы прошли бы Тибет, просто не снимая руки с рукояти револьверов. Но лицемерная узурпация лхасским правительством претензий на звание хранителя буддизма — создает совершенно иную меру суждений.

Вечером Е.И., необычно для нее, возвращается к воспоминаниям прошлого. Она говорит о нескольких случаях людской благодарности, редкой в повседневном обиходе людей, дух которых еще не может сознавать действительности. Между прочим она вспоминает, что известный русский художник Куинджи — учитель Н.К.Р., узнав о том, что кто-то невероятно злословит о нем, заметил: «Странно, я ведь, кажется, не сделал этому человеку никакого добра». Потом Е.И. вспоминает, что в 17-м году и позднее многие русские художники очень обижались на Н.К.Р. за его отъезд из России, конечно, не зная настоящих причин. И какие злобные взгляды можно было уловить, когда Н.К.Р. объявил о своем отъезде и художники увидели, что решение Н.К.Р. непоколебимо. И больше всех злобствовали те, которым было оказано в свое время много хорошего. «Со своей стороны, — прибавила Е.И., — я хорошо понимаю некоторые причины их возбуждения, зная, какое общественное значение имел Н.К.Р. в России. Непосредственно после революции имя его было именем кандидата на пост министра изящных искусств, который тогда предполагало создать Временное правительство».

Мимо лагеря проходят паломники. Они идут от священной горы Кайлас на берегу озера Манасаровар — на Лхасу. Оборванные, в лохмотьях, но вооруженные прекрасными боевыми копьями. Лица паломников внушают мало доверия, и превращение благочестивых пилигримов в нечто совершенно иное может произойти с молниеносной быстротой.

Н.К.Р. сказал: «Великий человек тот, кто силен терпением». «Наши сомнения — наши предатели».

ПКП

24 апреля. Первый переход вышел невелик — всего 3 часа. Крестьяне считают своих яков слабыми и не хотят делать больших переходов. Начальство цзонга ничего с крестьянами поделать не может, так как последние открыто выказывают им неподчинение. По дороге видели опять менгир, но уже совсем новый, обильно политый жертвенным маслом. Менгир этот посвящен... лхасскому правительственному прорицателю, с установления правительства! Вот откуда это небрежение к мендонгам. Население предпочитает поклоняться фетишам, нежели исповедовать буддизм или ламаизм.

В ночь на сегодня у нас была украдена одна попона с лошади. Это первый случай воровства за всю дорогу. «Приближаемся к собственно Тибету», — замечает по этому поводу Н.К.

Сегодня утром, когда лагерь был снят и палатки убраны, как всегда явились тибетки и тибетцы подбирать оставшиеся бумажки и разный хлам. На этот раз ревностное участие в подбирании мусора принял также сам начальник гарнизона Сага-Цзонга. Вечером через наш лагерь прошли пилигримы, возвращающиеся из Лхасы. Пилигримы идут домой, в область Священных Озер, к горе Кайлас. Странно, зачем понадобилось жителям действительно священной области идти в какую-то Лхасу? Или вековая привычка чтить Далай-Ламу еще держится в народе?