27-08-27, Дневники участников Тибетской экспедиции

27/VIII Е. И. читает Учения Востока. Золотоискатели.

ЕИР

Чистую молитву произносите в действии преданности. Умейте понять утверждение Учения о каждом дне. Умейте не потерять ни дня, ни часа. Умейте представить себя создателем целого мира действий. Умейте приложить силы к каждому проявлению. Умейте внести Учение в каждую мысль. Умейте расположить силы, как в боевом поле. Умейте почувствовать признательность, как связь радости с красотою. Достойно кончайте, ибо конец есть огонь достижения. Теперь другое. Главное предательство знать Учение и не применять его. Хула на Учение хуже смерти духа, ибо тем самым человек исключает себя из сотрудничества и обрекает себя на Сатурн. Теперь др. Укажу мощь обострить на лезвии меча Моего. Явление Учителя может озарить людей, если путь будет мощен знанием. Ящер силен и колючи его кольца. Теперь др. Рок, который ведет к Нам, должен коваться ежечасно. Унижение явления соизмеримости подобно удавленнику. Кто отложил достижение, тот подобен утопленнику. Теперь др. Хочу порадовать вас, только что ушел вредный враг, имя его назову после удаления астрала в далекие слои — довольно.

КНР

Ночью шел дождь. Утром солнечная, но прохладная погода, несмотря на то, что на солнце +24° С, а в тени + 17° С. С утра лечим мулов и лошадей, стерших или набивших себе спины. В пути это неизбежное зло с вьючными животными вызвано отчасти неровностью почвы -восхождения и спуски с перевалов, - а отчасти желанием вьючных животных пощипать траву в пути.

Днем Е. И. долго читала нам свои записи бесед и наставлений Учителя Востока.

В 7 ч. вечера возвратился из Анси-чжоу Кобен, отвозивший на почту заказные письма. По дороге на Улан-дабане он встретил троих ушедших от нас бурят, которые, в ожидании возвращения монгольского посольства из Тибета, чтобы отправиться с ним обратно, пока занимались на дабане золотоискательством.

НВК

27.VIII. Стоянка наша болотиста. Палатки окопаны. Ручей надулся и вот-вот выйдет из берегов. Сыро, идет дождь. Поздним утром зайчик солнечного света пробрался в палатку и возвестил хорошую погоду.

Прекрасна панорама гор. Она на фоне нежно-голубого неба с протянутыми по нему бело-серыми облаками. Над вершинами горных цепей, покрытых выпавшим за ночь снегом, клубятся свинцовые тучи. Передние горы четко вырезаны на небе, дальние гряды чуть видны в тумане. Откинулись темно-синие тени по склонам, блестят своими белыми шапками пики Цайдамин-Улы, поверх облаков освещенные солнцем. Прекрасный воздух, но не горный, редкий, а густой, влажный.

К лагерю с пастбища подходит табун. Перекликаются между собой табунщики-торгоуты на своем, чуждом уху, гортанном языке.

Из шатра выходит Н.К.Р. Вчера посланы гонцы навстречу тибетскому каравану. Со дня на день надо ждать его появления. Мы говорим о маршруте, о том, что первыми из европейцев пройдем по намеченному пути. Н.К.Р. делает распоряжения. Тут и продовольствие, и ковка, и болезнь верблюда. Потом, гуляя по берегу ручья, мы говорим об искусстве. Все связанное с искусством и красотой бесконечно близко Н.К.Р. Он не только художник. Им много написано прозы, есть и сюита стихотворений глубокого символизма. Н.К.Р. удивительно красиво читает стихи. Как-то просто и в то же время проникновенно... «Искусство во всех проявлениях одно неразрывное целое; а кисть, резец, перо, слово — одинаковы в руке великого художника», — говорит Н.К.Р.

Днем делаю проездку своему «монголу» по направлению к развалинам башни. После обеда — чистка оружия, которое сильно ржавеет от сырости.

В полсотни шагов от лагеря на луг спускается орел. Он гуляет вперевалку и при виде бросившихся на него собак не спеша поднимается на своих могучих крыльях в воздух.

Вечером приезжает монгол Кебен. Он ездил в Аньси отвезти на китайскую почту наши письма. Он соскакивает с коня, подходит к Н.К.Р. и с почтительным поклоном вручает расписки. И приятно их видеть — они свидетельствуют, что до близких дойдут наши вести, последние перед долгой, долгой разлукой. Кебен удивительное существо. В нем какая-то дикая красота. Гордый, породистый профиль, точно кошачья, мягкая походка. Простой монгол — с врожденным умением драпироваться, и притом красиво, в самые невозможные лохмотья. На таких типах, как он, любопытно было бы проследить теорию перевоплощений. Я знаю литовку-учительницу, которая живет исключительно грезами о древнем Египте; знаю американца англосаксонской крови, для которого нет ничего ближе и дороже России. Интересно, кем был Кебен с его недюжинным вкусом.

Вечером из-за полога палатки слежу за жизнью целой колонии сурков. Их подземный городок в пятнадцати шагах от меня. Они играют, гоняются друг за другом или, сев около норок на задние лапки, с любопытством следят за каждым движением в лагере.

На закате идем с Н.К.Р. на далекую прогулку. Мне редко приходилось видеть человека, который так любил бы и понимал природу, как он. Его интересует каждая скала, каждая травка, каждое облако. И сколько видит он, вероятно, того, что ускользает от взгляда другого. Н.К.Р. всегда делится впечатлениями с окружающими. Прямо удовольствие быть около него во время заката или восхода, когда особенно сильны эффекты освещения. Он так сильно чувствует каждый момент и так тонко его отмечает. Начинаешь около него постепенно учиться проникновению в красоты природы. Как-то я сказал, что в его присутствии, присутствии такого великого художника, мне не совсем ловко высказывать свои дилетантские взгляды. «Это ничего, научитесь, — улыбнулся Н.К.Р., — уже через месяц наблюдения будете прекрасно понимать все эффекты тонов, но главное — наблюдательность. В этом все». И действительно, через короткое время научился я улавливать в природе то, чего прежде никогда не замечал.

Н.К.Р. больше всего любит горы и меньше всего лес. «Лес закрывает от меня небо, — как-то сказал он. — И в моих картинах вы редко увидите лес».