11-10-27, Дневники участников Тибетской экспедиции

11/X Переезд к ставке. Первое осложнение. Генерал вызывает губернаторов. Чимпа — предатель.

ЮНР

Следующим утром генерал развлекал нас завтраком из китайских и тибетских блюд Несмотря на очевидную любезность и дружественность чиновников, мы могли заметить определенный холод в отношениях Генерал информировал нас, что гражданские власти Нагчу категорически отказались позволить нам пройти, и что мы должны ждать официального ответа, или ка-лен, от Лхасы Он пытался убедить кхан-по из Нагчу разрешить нам пройти, но кханпо и его коллега были очень упрямые люди и отказалась слушать его Генерал должен возвратиться в Бьи-ру гомпа, в свою зимнюю штаб-квартиру, но его представитель останется с нами до получения разрешения и будет проявлять внимание ко всем нашим нуждам Мы упомянули что мы имеем тибетские паспорта, но Его Превосходительство отметил, что тибетский представитель в Урге был только частным лицом без каого-либо положения чиновника и что он жил там по частным причинам

Генерал вызвал всех местных старшин к своей палатке и сделал расплывчатое внушение, чтобы они старались служить нам и снабжать всем необходимым Был оставлен пост милиции в нашем лагере, чтобы защитить нас и багаж от грабителей и местного населения Было невозможно обсуждать дальше с генералом, не склонным прислушиваться ко всем нашим протестам Нам пришлось возвратиться в лагерь и ждать ответа из Лхасы, который предполагался через четырнадцать дней

Артиллерийский салют из восьми орудий уведомил местных жителей, что верховный комиссар оставил свой лагерь Великолепный кортеж чиновников и вассалов в ярких костюмах вихрем прошел через лагерь, а мы остались одни стоять перед серьезной тибетской зимой.

КНР

Встали в 8 ч. утра и после легкого завтрака начали, не торопясь, собираться к выступлению - ближе к ставке. Прибыли к 2 ч. дня и остановились немного далее ставки вверх по небольшой речке. Нас тотчас же окружили многочисленные хоры всех возрастов, вскоре пришедшие к моей палатке и любезно начавшие высовывать мне языки, что считается выражением высшей преданности и почтения. П. К. повез в ставку письмо с извещением о нашем прибытии на новое место стоянки и просьбой о дальнейшем досмотре вещей для скорейшего пропуска далее. Вскоре пришел ответ от главнокомандующего с просьбой приехать к нему для переговоров. Приходивший к Ю. Н. секретарь генерала уже сообщил нам, что рано утром было получено какое-то письмо из Нагчу. Собрались Н. К., Ю. Н. и я. Приняты были в ставке очень любезно, в домашней обстановке. Генерал был в темно-зеленом шелковом китайском халате; на его непокрытой голове красовался шиньон из двух кос, заплетенных по бокам головы. В шиньон вплетена красная шелковая лента; в середине золотой значок, украшенный бирюзой.

Вскоре пришли трое его секретарей тоже в домашних темно-фиолетовых халатах и поверх них кофтах-безрукавках: один - в светло-голубой, другой - в темно-зеленой и третий - в безрукавке темно-желтого цвета. Предложен был чай и дастархан. После обмена любезностями генерал сообщил, что им получено письмо из Нагчу, из которого ясно, что гражданский и духовный губернаторы не решаются принять на себя ответственность в том, чтобы пропустить нас вперед ввиду существующего категорического указа Далай-Ламы о запрещении въезда иностранцам, а потому просят главнокомандующего как старшего по рангу дать это разрешение от себя. Главнокомандующий решился на совершенно необычный шаг - немедленно вызвать обоих губернаторов в ставку, и при нас было продиктовано секретарям письмо в Нагчу, в котором сообщалось, что "Великий Посол Западных Буддистов Рета-Ригден (тибетское имя Н. К.) изъявил согласие обождать еще сутки, а потому обоим губернаторам предлагается немедленно прибыть в ставку Главнокомандующего Востоком Тибета". Письмо было отослано при нас с гонцом на лучшей лошади. Назавтра генерал обещал быть у нас к 12 ч. дня, причем предварительно сверил свое время с моими часами.

Чимпа остановился вчера особым лагерем, не доезжая версты до нашей стоянки. Он думает, видимо, что далее нас не пропустят, и потому решил порвать с нами связь. Пробовал даже задержать данных ему нами для проезда и провоза груза четырех верблюдов. При нем остался лама, его сопровождавший. Чимпе мы оставили палатку, верблюда, на котором он ехал, и дадим денег для найма четырех яков до Нагчу. Генерал, узнав о самовольных действиях Чимпы, был, видимо, рассержен, тем более, что Чимпа в этом случае ссылался на распоряжение главнокомандующего, и заявил, что никаких приказаний он Чимпе не давал, считая его в нашем караване, и осматривать вещи к нему отдельно не поедет. По слухам же, Чимпа рассчитывает, что ему будет дано разрешение на отъезд и он сегодня уедет. При ставке имеется тибетский лама-врач, и таким образом мы можем наконец предоставить Чимпу на его попечение и местных властей, оставляя поступок Чимпы на его совести. Тибетец Кончок возвратился из Нагчу, сделав там некоторые необходимые для нас продовольственные закупки. О Чимпе он говорит, что тот "задумал что-то, ни с чем не сообразное". Надо прибавить, что Чимпа не был в Тибете более двенадцати лет, никаких документов от доньера из Урги не имеет, ни писать, ни читать не учился. Главнокомандующий сказал нам, что Чимпа, с которым он говорил, по-видимому, вследствие болезни разучился говорить по-тибетски. Вопрос об оружии, которое везет Чимпа, для нас очень темен; будто бы часть принадлежит правительству, однако если оно не выкупит оружия, то Ч. или кто-то другой продаст его по назначенной им вольной цене частным торговцам. Одним словом, теперь поручаем Ч. высшим тибетским военным властям, пусть сами разбираются с ним; нам же достаточно было хлопот и забот о нем как о больном человеке, оставшемся беспомощным в пути в Махое. Ю. Н. чувствует себя лучше. Вечером было небольшое повышение температуры - 37° С с десятыми.

НВК

11.X. Встаем поздно. Понемногу убирается лагерь, и часам к двенадцати дня переходим на новую стоянку. Палатки разбиваются на небольшой речке с чистой прозрачной водой, протекающей через равнину. Из соседних аилов собираются толпы тибетцев, ходят по лагерю, заглядывают в палатки и исподтишка, в знак приветствия — показывают язык. Одним из распоряжений последнего времени было уничтожение этого старинного обычая.

Кончок, побывавший утром в ставке генерала, сообщает, что письмо о нас пошло к Далай-Ламе, так же как и распоряжение губернаторам в Нагчу пропустить экспедицию дальше на юг. Н.К.Р. приглашен сегодня к генералу и уехал к нему с Ю.Н. и доктором. Нам необычайно надоедает назойливое любопытство туземцев. Среди них появляется новый тип испанца и, надо сказать, очень красивого.

Приезжает Н.К.Р. Он рассказывает, что по отношению к нам как будто заваривается целая история. Губернаторы Нагчу, так как власть в Тибете одновременно возглавляется представителями светской и духовной власти, двумя сановниками, действующими одновременно и сообща, — написали генералу, который хотя и старше их по положению, но другого ведомства, что не берутся пропустить нас на основании существующего общего положения, и предлагают ему взять наш пропуск исключительно на себя. Хорчичаб остался очень недоволен таким поворотом дела и вызывает губернаторов в свою ставку, указав в своем письме, что «Великий Посол... соглашается подождать вашего приезда». Большое преимущество, что мы застали генерала. Опоздай мы на один день, и его ставка была бы уже снята. Теперь генерал решил остаться до разрешения вопроса нашего продвижения на Нагчу. Любезность тибетского сановника очень велика. Вероятно, подарок сильно пришелся ему по вкусу.

Впечатление Н.К.Р., что вокруг нас завязывается борьба между генералом с одной и губернаторами с другой стороны. Но, конечно, это пешки. За ними стоят силы покрупнее. Силы, которым во что бы то ни стало надо задержать Н.К.Р. и помешать выполнению им своей миссии. Это две силы, которые я пока не буду называть и которые в соединении представляют из себя самую большую мощь на нашей маленькой планете.

Только что явился караул тибетцев племени хор с десятником во главе. Пошли в ход палки, и назойливых туземцев точно водой смыло из лагеря.

Вечером из ставки генерала доносятся звуки труб и волынок с аккомпанементом барабана, который в некоторых местах — играет соло. Это вечерняя зоря, или «большой сбор», играемый по распоряжению генерала в честь Н.К.Р., как сообщил об этом специально присланный офицер.

После ужина Н.К.Р. рассказывает об Индии, где он долго жил, и о великом Акбаре, который стремился к соединению религий в одну. Потом разговор переходит на искусство Индии. И чувствуется, как с большим художником сочетается знаток истории. И сколько ни говоришь с Н.К.Р., — никогда, даже мимолетного, повторения.

ПКП

11 октября. Перенесли наш лагерь к ставке командующего. В 2 ч. дня приехал проводник-тибетец, отправленный еще из Шингди в Нагчу с чиновником губернатора. Он сообщил Н.К., что губернаторами был послан о нас запрос в Лхасу два дня тому назад.

Как только лагерь был устроен, Ю.Н. через меня передал генералу записку с извещением о нашем прибытии, на что генерал ответил приглашением к себе, если позволит здоровье Ю.Н.

К командующему поехали Н.К., Ю.Н. и доктор. Генерал был очень любезен, возмущался поведением губернаторов Нагчу, создающим лишнюю волокиту с пропуском нашего каравана, и при Н.К. составил и отправил губернаторам письмо с приказанием прибыть обоим завтра к нему в ставку.

Вечером в военном стане было краткое служение: гудели священные раковины и туземные рожки мелодично переливались на фоне мягкого баритона барабана. После служения горнист сыграл вечернюю зорю.